[Аннаэйра]

Ма-а-а-аленький такой птерозавр... Все-то два с половиной метра в размахе крыльев да полтора килограмма веса. По сравнению со многими животными, рядом с которыми он жил - просто миниатюра маслом. Но, скажите мне честно, какая разница, какого ты размера, если это не мешает тебе жить - и процветать?..

ДЕНЬ ИЗ ЖИЗНИ ГАРПАКТОГНАТУСА

Наступил полдень, и солнце жарило немилосердно, заставляя пасущихся динозавров прятаться в изрядно поредевшей за засуху тени высоких деревьев, где воздух, по крайней мере, не обжигал легкие, подобно расплавленному свинцу! Но – что было неприятно для наземных животных, было на руку – или, вернее на крыло – летающему ящеру – гарпактогнатусу, который легко и красиво скользил на восходящих теплых потоках, патрулируя раскинувшуюся внизу равнину, окаймленную невысокими холмами. Пейзаж был довольно удручающий – долгая жара, стоящая неделями, вкупе с отсутствием дождей, выжгла и без того не слишком плодородную землю, в буквальном смысле, до состояния камня, так что скудная зелень отныне виднелась лишь на верхушках огромных деревьев, напоминающих сосны, до которых не могли дотянуться даже самые рослые здешние обитатели. Все это вынудило многих животных мигрировать в поисках пищи, поэтому искать добычу стало еще труднее, чем раньше. Обычно гарпактогнатус держался возле многочисленных мелких озер и рек, ловя там рыбу, но за последнее время все эти водоемы, где он всегда находил себе пищу, обмелели, превратившись в зловонные лужи, полные разлагающихся трупов, поэтому птерозавру, что крайне негативно реагировал на любые сбои в поставке пропитания, пришлось перейти на иные источники пищи, дабы не протянуть крылья от голода. Сейчас он охотился почти в ста километрах от былых мест охоты, и хотя летал над землей с самого рассвета, пока что сумел найти только двух маленьких ящериц, которых едва хватило, чтобы унять болезненную резь в желудке.
А ведь станет еще хуже… Птерозавр чуть изменил угол наклона крыльев, чтобы забрать к югу. Это был зрелый, полный сил самец, но даже его выносливости могло не хватить, чтобы пережить плохое время и дождаться наступления сезона дождей. Естественно, что это было очень и очень «не есть хорошо», ибо, несмотря на относительно малые размеры, птерозавру нужно было намного больше еды, чем наземному животному сходных габаритов – такова была его плата за возможность летать. Высокий уровень метаболизма в его организме буквально сжигал всю пищу, что в него попадала, и даже в сезон дождей гарпактогнатусу приходилось очень много времени посвящать охоте, чтобы удовлетворить свои аппетиты… Единственным его спасением была река, слишком мощная, чтобы окончательно пересохнуть даже во время засухи, но и ее силы были не безграничны, Сейчас вода уходила даже из полноводной дельты, и рыба – главный источник пропитания гарпактогнатуса – тоже исчезала, поэтому он довольно часто охотился на ящериц, мелких млекопитающих и прочую живность, однажды даже разграбив чье-то гнездо, брошенное к подножия каменистой кручи. И вот теперь, обследовав несколько десятков квадратных километров пустыни, он вернулся к реке, к своему единственному другу, который никогда его не подводил. Река была не просто источником воды – не раз и не два она выручала гарпактогнатуса, подбрасывая ему то дохлую рыбину, то медлительную лягушку, то маленького крокодильчика, которого ничего не стоило раскромсать на кусочки. Именно на реку птерозавр возлагал все свои сегодняшние надежды – и, едва разглядев внизу знакомую ему до мелочей бухточку, окруженную плотным кустарником, как тут же спикировал, лишь у самой поверхности земли загасив скорость широкими крыльями – с берега поднялась целая туча мелкого песка – и мягко опустившись на все четыре конечности.
Пожалуй, если мы сегодня называем ходящую по земле летучую мышь «неуклюжей», то нам бы пришлось всерьез пересмотреть свое отношение к ней, если бы только судьбой нам было позволено взглянуть на приземлившегося птерозавра. Ибо молодой гарпактогнатус, что медленно ковылял к кромке воды, широко растопырив лапы и волоча по земле длинный хвост, разительно не походил на самого себя, изящно парящего на теплых воздушных потоках, или же стремительно проносящегося над самым берегом, распугивая залегших на песке крокодилов. В воздухе эти крылатые ящеры были королями, непревзойденными летунами, покорителями стихии ветров – но, увы, совершенство редко бывает универсальным, и, складывая крылья, гарпактогнатус тут же превращался в довольно-таки уродливое создание, неповоротливое – и практически совершенно беспомощное.
Естественно, что подобное положение было ему невыгодно, поэтому птерозавры опускались на землю только при самых благоприятных для себя условиях. Как сейчас, когда с берега дул довольно сильный ветер, а густые заросли надежно скрывали эту потайную бухточку от чужих глаз, поэтому на песчаном пляже виднелось всего несколько цепочек следов, в том числе – и неровные, несколько косолапые, отпечатки самого гарпактогнатуса, оставленные им накануне. Остальные же принадлежали маленькой пресноводной черепашке и парочке ящериц, охотившихся на берегу за насекомыми. Ни та, ни другие не представляли опасности для птерозавра с размахом крыльев почти в два с половиной метра, но он все равно долго оглядывался по сторонам, прежде, чем убедился, что поблизости никого нет, и, опустив голову к воде, пристально вгляделся в густую грязную жижу, плещущуюся у берега. Его невероятно острые глаза различали даже мелких насекомых, завязших в гнилой тине, но все же ему понадобилось, по меньшей мере, около минуты, чтобы заметить едва различимое шевеление под толщей грязи – и тут же нанести стремительный удар. Он точно знал, куда бить, а его острозубый клюв действовал наподобие живого капкана, надежно зажав скользкую добычу, так что, когда гарпактогнатус вновь поднял голову, в его клюве уже билась молоденькая двоякодышащая рыбка под названием цератод. У нее было весьма странное, чуть отдающее гнилью и тиной мясо – но, на вкус птерозавра, это лишь придавало ей некоторую пикантность, так что он проглотил ее с удовольствием, после чего вновь опустил голову к воде, выглядывая очередную жертву. Маленькой рыбки, размером чуть побольше человеческой ладони, явно было не достаточно, чтобы насытиться, но сегодня удача явно была не на его стороне, и, проторчав у берега почти два часа, он сумел выловить еще только вялую саламандру иридотритона и молодого ктениогенуса – водную рептилии, длиной в двадцать сантиметров, что не успела даже зубами щелкнуть, как клюв птерозавра схватил ее поперек туловища и несколькими сильными ударами разнес позвоночник… Он бы поохотился еще, но тут за его спиной раздался подозрительный шорох, и, оглушительно каркнув, птерозавр тут же бросился вперед, двумя мощными скачками набрав скорость и расправив свои огромные крылья. Мгновение – и очередной порыв ветра подхватил его, заставив лишь вскользь шлепнуть по воде кончиком крыла, так что целурусу – молодому хищнику, длиной чуть больше метра – осталось лишь разочарованно зашипеть ему вслед, после чего, подобрав голову ктениогенуса, не поддавшуюся птерозавровым зубам, скрыться в кустарнике.
Крайне раздраженный, гарпактогнатус резкими толчками крыльев набирал высоту. Целурус не был так уж опасен, особенно такой юнец, и, по-хорошему, сильный взрослый птерозавр мог бы даже попытаться его прогнать, а не спасаться бегством, но – инстинкты были сильнее накопленного опыта. Каким бы ни был противник, единственный по-настоящему верный способ избежать неприятностей с его участием – это подняться на крыло. Был бы он человеком, а не рептилией, наверняка бы ругал себя за излишнюю поспешность, но – возвращаться он все равно не собирался, и, слегка подправив курс, отправился на тот берег реки, куда редко вообще-то залетал из-за своей жгучей нелюбви к тамошней болотистой местности и корявым древесным сучьям, закрывающим ему весь обзор. Правда, за время засухи все это растительное богатство несколько проредилось, и теперь в прорехи между ветвями была отчетливо различима полузасохшая грязь, но на инстинкты гарпактогнатуса это нимало не повлияло, и он сторонился этих мест, пока была такая возможность… но – времена меняются. И вот уже, широко расправив крылья, он медленно парил над высохшим болотом, внимательно вглядываясь в эту однообразную зеленовато-коричневую корку. Солнце уже перевалило за полуденную отметку, и жара постепенно спадала, но нагретая земля не спешила остывать, и гарпактогнатус почти не взмахивал крыльями, стараясь использовать только восходящие потоки тепла, не тратя зря драгоценную энергию. Благодаря своему зрению, ему не нужно было особенно низко спускаться к земле, чтобы подметить на ней даже крохотную норку какого-нибудь зверька, и потому, с расстояния почти в десять километров заметив впереди нечто странное, полузаваленное грязью и сучьями, он тут же бросился вперед, что узнать, что это.
Оказалось – туша. Очень большая туша… Птерозавры не умели подсчитывать вес, но примерные габариты животного они были в состоянии представить, и, сделав лишь пару кругов над своей находкой, гарпактогнатус сообразил, что перед ним – настоящее пиршество! Судя по торчащей наружу задней лапе и приметному черному ободку на ней, ограничивающему более светлый «чулок», это был молодой гаплокантозавр – некрупный, и довольно редкий представитель обширной братии зауропод, что водились в этих краях. В длину взрослые особи этого вида достигали почти четырнадцати метров, но этот юнец был гораздо меньше – «всего» каких-то девять с четвертью метра от кончика носа до кончика хвоста. И – почти четыре тонны веса. Неплохой обед, отнюдь неплохой… еще бы придумать, как до него добраться! Пару раз хлопнув крыльями, гарпактогнатус присел на бок мертвого зауропода, прибавив к его тоннам еще полтора килограмма своего веса. Очень может быть, что этого динозавра погубила засуха, пока он пытался добраться до реки, пробираясь сквозь вязкое, липкое болото, и даже не заметив, когда ноги отказали ему… Гарпактогнатуса, впрочем, нимало не интересовала причина его гибели – куда интереснее, с его точки зрения, было то, как бы ему исхитриться отобедать мясом этого великана. Жесткая шкура зауропода была слишком жесткой, чтобы слабый клюв птерозавра мог ее пробить, а ран на теле динозавра не было, так что, несколько раз потыкавшись мордой в бок исполина и убедившись, что так просто ее не раскроить, птерозавр вновь поднялся в небо – только на этот раз он собирался искать не добычу. Ему нужны были… помощники. Наземные хищники с сильными, острыми зубами, что раскроят ему добычу, позволив ему проникнуть вглубь туши и наесться до отвала. Найти таких было не очень сложно – сейчас, в это тяжелое время, плотоядные повсюду искали добычу, прочесывая равнину вдоль и поперек, так что, заметив впереди какую-то стремительную тень, пересекающую пустошь, он тут же полетел туда.
Это был хищник. И недобрый хищник, судя по массивной голове, вооруженной чудовищными челюстями, и желтоватым полоскам, перечеркнувшим темно-серый, с отливом в коричневый, круп. Торвозавр – такое имя дадут этому одиннадцатиметровому монстру люди, а пока что это был просто один из самых крупных и опасных плотоядных своей экосистемы, безымянное чудовище, состоящее лишь из огромной пасти и вечно пустого желудка, который динозавр не уставал набивать. Этот старый самец двигался куда-то на запад, внимательно обнюхивая землю в поисках следов динозавров, но, судя по его впалым бокам, уже несколько дней удача была явно не на его стороне. Что, впрочем, только увеличило его опасность, поэтому гарпактогнатус действовал чрезвычайно аккуратно: снизившись до высоты примерно двадцати метров, он начал кружить над головой хищника, пытаясь привлечь его внимание. Голова динозавра приподнялась, и довольно маленькие, красноватые глазки мгновенно сфокусировались на крылатом ящере. Торвозавр был голоден, а появление птерозавра, как он знал, всегда сулило удачу, и он внимательно следил за гарпактогнатусом, пока тот, убедив-шись, что публика привлечена и заинтересована, не повел хищника обратно, к туше. Он, разумеется, знал, что одним лишь разделыванием туши дело не ограничится, но – даже торвозавру было трудновато запихнуть в себя тушу, вдвое превосходящую его по весу, так что на долю гарпактогнатуса еще останется достаточно пищи, дабы не на раз и не на два набить свой желудок мясом. Так что, когда хищник, узрев перед собой объемистую гору мяса, издающую весьма характерный спертый запах, рванулся вперед, буквально вломившись в бок зауропода – гарпактогнатус спокойно присел рядышком, даже не пытаясь поучаствовать в процессе.
Это был своеобразный хищнический этикет, продиктованный жизненной необходимостью и вопросами собственной безопасности. Сейчас, голодный и опьяненный запахом тухлого мяса, торвозавр рвал все, что видел, и вполне мог, даже без всякого злого умысла, случайно оттяпать излишне торопливому птерозавру какую-нибудь важную часть тела. Поэтому крылатый ящер терпеливо восседал неподалеку, пока гигантский хищник, рыча, вталкивал морду все глубже и глубже в сочащиеся слизью внутренности, отрывая кусок за куском. Над тушей стояло плотное облако зловония разложения, и этот запах очень скоро начал привлекать и других посетителей, вроде парочки орнитолестесов – небольших изящных динозавриков со смешными хохолками перьев на головах, что с крайним интересом уставились на это пиршество, впрочем, не рискуя подойти близко. Чай, своя шкура дороже… Их длинные хвосты подергивались в нетерпении, и время от времени они даже выскакивали вперед, чтобы отщипнуть кусочек мяса – но, едва торвозавр поднимал голову, как они тут же отскакивали прочь, выдирая друг у друга из пасти эти несчастные клочки пищи. Прибыло и крылатого народа – неподалеку от нашего гарпактогнатуса приземлились три его сородича, помоложе – но наш птерозавр даже не оглянулся на эту мелочь. И когда торвозавр, наконец-то набив свое брюхо, отошел в сторонку, дабы переварить съеденное, первым на оставленную тушу набросился именно он. Теперь в брюхе гаплокантозавра зияла огромная дыра, из которой на землю уже вытекло несколько ведер крови и слизи, вместе с остатками порванных в клочья внутренностей. Самое вкусное – печень и половину легких – торвозавр все-таки сумел уместить в своем желудке, но и того, что он не сожрал, было вполне достаточно.
Орнитолестесы, естественно, тут же передрались, дыбя перья и визгливо крича друг на друга, а птерозавры, пользуясь тем, что хищники не обращали на них ровно никакого внимания, буквально залезли внутрь туши, обдирая клювами отслаивающееся от костей мясо дохлого динозавра. Их длинные клювы щелкали, не переставая, а красивые сизовато-серые гребни на головах были уже полностью залиты кровью, придавая небесным странникам на редкость отталкивающий вид. Тонкие кожаные перепонки их роскошных крыльев были густо покрыты толстой пленкой засыхающей жижи, в которой извивались беловатые черви, никак не могущие сообразить, куда же девалось тухлое мясо, которым они так упорно питались. Для этих червей в жизни существовал лишь один принцип: ешь то, что перед тобой, ешь, пока хватает сил, даже сквозь силу запихивая в пищевод все новые и новые порции мяса, и сейчас, по правде говоря, измученные голодом птерозавры, что, по-хорошему, обладали куда более развитым мозгом, чем эти личинки еще не сформировавшихся жуков и мух, немногим от них отличались. Голод и засуха сравняли всех живых существ на этой равнине, превратив жизнь населяющих ее живых существ в ожесточенный бой без правил, гонку вооружений, где порой выигрывал даже не самый сильный и здоровый, а самый наглый, самый коварный и самый жестокий.
Пустой желудок обладал невероятной властью над древними рептилиями, заставляя стаи и семьи трещать по швам, превращая их в непрочные конгломераты, где то и дело возникали склоки и ссоры, грозящие вот-вот обернуться кровавой бойней. Доходило дело и до каннибализма, и родители ели собственных детенышей, а те, в свою очередь, набрасывались на братьев и сестер. Хищникам сейчас приходилось очень тяжело – их уровень метаболизма был выше, чем у травоядных жертв, поэтому, если те могли прожить без еды и неделю, и больше, то даже трехдневная голодовка того же молодого орнитолестеса вполне могла загнать в могилу. Примерно то же самое творилось и среди птерозавров, хотя, в какой-то мере, им было проще – они были меньше. И умели летать, поэтому были способны добраться до любой добычи, хоть посреди болота, хоть в густом лесу, где тяжелому торвозавру было бы просто не развернуться. Их желудки были способны переварить практически любую животную пищу, от насекомых до упругих жил на костях съеденного динозавра, поэтому они редко голодали, умудряясь отыскивать пропитание даже в тех местах, где другим хищником было бы трудновато прокормиться. Это была успешная группа рептилий, пожалуй, одна из самых успешных в истории, и гарпактогнатус, что, балансируя хвостом, сидел на самом краю огромной дыры, уцепившись за сломанное ребро мертвого гаплокантозавра, и методично отдирал волоконца мяса от костей, наглядно продемонстрировал свои преимущества перед бескрылыми родственниками, когда один из орнитолестесов, раздраженный склокой с братом, внезапно бросился на него. Для глаз птерозавра его движение показалось удивительно медленным, и, мгновенно расправив крылья, гарпактогнатус элегантно поднялся в воздух, заставив челюсти не в меру прыткого динозаврика щелкнуть впустую, после чего, описав широкую дугу, присел неподалеку, вновь, как ни в чем не бывало, продолжив свою трапезу. Он знал, что, в случае чего, успеет улететь еще до того, как его схватят. Высокий бок павшего травоядного великана был неплохим трамплином, и птерозавру даже не нужно было особо прыгать, чтобы ветер, его давний друг, подхватил его за крылья и вознес к облакам… Если бы здесь, вместо крылатого ящера, сидел бы человек – он бы, пожалуй, рассмеялся прямо в морду парочке орнитолестесов и посапывающему торвозавру, лежащему неподалеку.
Ибо какой смысл быть «ужасным ящером» и иметь огромные челюсти и острые зубы, если полуторакилограммовый птерозавр оказывается достаточно умен, чтобы заставить вас потрудиться на его благо?..

Конец.