[Аннаэйра]

Один день день из жизни одного маленького, голодного, наглого... но крайне любопытного птенца одного из крупнейших видов рамфоринхов, когда-либо найденных на Земле...

ДЕНЬ ИЗ ЖИЗНИ РАМФОЦЕФАЛА

Маленький детеныш рамфоцефала, как всегда, просыпался очень медленно, хотя, если можно так выразиться, на дворе уже стояло утро, и солнечные лучи приятно согревали спинку малыша, покрытую темно-коричневым пухом, что мог бы показаться плюшевым, если бы только не так сильно свалялся и не был бы перепачкан в во всем… гм… в общем, во всем том самом, что густо покрывало дно гнезда – довольно грубо сработанной чаши из наваленных кучей древесных веток, посреди которых имелось нечто вроде углубления, в котором и сидел этот толстый и, признаться, довольно несимпатичный птенчик, размером с хорошего бройлера. Перепончатые крылья, кажущиеся чрезмерно огромными для такого тощего тельца, он прижал к бокам, попирая пол своего дома лишь коготками на сгибе каждого крыла, да двумя слабыми задними лапками, что были соединены с передними посредством тонкой летательной мембраны. Правда, пока что – еще не совсем летательной, ибо, даже если бы птенец и попробовал бы взлететь, как это делали его родители, то, скорее всего, полетел бы в единственном возможном направлении – прямо вниз. Впрочем, пока что такая безумная идея ему и в голову не приходила. Все, что он знал в этой жизни – это то, что, если над тобой нависнет твоя огромная копия, размером с грифа, то нужно орать так, чтобы в ушах заложило, пока этот самый, прилетевший, не отрыгнет прямо тебе в клюв очередную порцию еды и не улетит – тогда, проглотив полученное, можно опять вздремнуть, до появление следующего кормильца.
Они немного отличались, эти двое. Один был чуть больше, с ярко-красной полосой вдоль клюва, а второй – изящнее, с рыжеватой отметиной. Подсознательно детеныш чувствовал, что они ему не чужие – их запах странным образом походил на его собственный, словно бы полученный из смеси этих двух компонент. К тому же, у них были такие же, как у него самого, крылья, когти на лапах, длинные клювы – все, что мог разглядеть у себя маленький птенец, находило свой аналог на теле взрослого птерозавра, так что, в представлении детеныша, родители были чем-то вроде его увеличенных копий, частями его самого, не связанными с ним телесно, но, тем не менее, живущих исключительно ради того, чтобы регулярно и с удовольствием доставлять в гнездо новые порции пищи. Что едят они сами, птенца совершенно не интересовало, и он готов был донимать их своими воплями хоть двадцать четыре часа в сутки, если, конечно, не был сыт или же не спал без задних лап в своем гнезде, пока мать с отцом занимали свободные ветки дерева, подальше от своего неугомонного чада. А с рассветом – тут же поднимались на крыло, отправляясь на поиски рыбы – своей излюбленной добычи. Клювы этих птерозавров не были настолько мощны, чтобы таскать очень крупную дичь, поэтому они ловили лишь относительно небольшую добычу, и таскали птенцу по две-три рыбки в зобу, но – раз, реже – два раза в день. Естественно, что каждую очередную кормежку птенец ждал, как дети ждут Нового года, а, пока родителей не было рядом и если ему не хотелось спать – рассматривал мир за пределами гнезда, что казался ему огромным, странным – и непонятным.
Пара рамфоцефалов устроила свое гнездо на вершине старого дерева с полузасохшей верхушкой, впрочем, пока еще достаточно крепкого, чтобы приютить на своих ветвях и самого горластого птенца, и его родителей. Оно росло на этой речной излучине вот уже почти полторы сотни лет, и готово было простоять еще, по меньшей мере, полвека, так что детеныш рамфоцефала мог не беспокоиться – на его жизнь сил у дерева еще хватит. Впрочем… кто сказал, что это его беспокоило? Куда больше, чем состояние его дома, птенца почему-то интересовал противоположный берег реки, по которому, слегка переваливаясь с боку на бок, к воде неторопливо спускалась группа цетиозавров – огромных, пятнадцатиметровых зауропод, похожих на уменьшенную копию всем известного апатозавра. Их длинные хвосты мерно покачивались в такт движению огромных слоноподобных конечностей, шеи были вытянуты вперед, а под коричневатыми шкурами слитно перекатывались клубки мощных мускулов, толкавших вперед все это невероятное животное, что было в пять раз тяжелее самого крупного африканского слона. Можете себе представить, какая это была туша… Даже из своего гнезда птенец невольно ощутил нечто вроде трепета при виде подобных колоссов – самых крупных животных на этих островах. Подойдя к воде, цетиозавры тут же склонили свои длинные шеи и опустили морды в бегущий поток, принявшись методично «зачерпывать» в себя драгоценную жидкость, как птицы, ритмично качая головами. Отсутствие мягких щек лишило зауропод возможности жевать и нормально пить, поэтому приходили к реке редко – но и задерживались у нее надолго, ибо инстинкт вполне себе отчетливо предупреждал их, чем чревато продолжительное пребывание на столь открытом, отлично просматриваемом месте. И не только их.
Острые глаза детеныша птерозавра могли различить даже мелкие роговые бляшки на шкурах исполинов, а чутье хищника, пусть даже такого маленького, мгновенно выделило самого слабого члена стада – молодого десятиметрового цетиозавра, что пил с краю, подальше от объемистых боков и могучих плеч соплеменников, глотая мутную, взбаламученную ими воду. Была налицо и причина его слабости – несколько глубоких, неровных борозд на его боку, покрытых толстой коркой запекающейся крови. Понятное дело, что на динозавра кто-то напал – но кто мог осмелиться наброситься на существо таких габаритов?! Очевидно, только очень крупный хищник… И очень голодный. Неподалеку от группы травоядных качнулись, провожая чье-то движение, густые папоротники, и рамфоцефал тут же повернул голову, ища среди зелени быстрые, стремительные очертания неведомого плотоядного… но, когда из зарослей высунулась чья-то вытянутая морда с небольшими глазами, то стало понятно – это не он. Вернее, прячущееся в папоротниках существо, бесспорно, было хищником, но это был частый гость водопоя – илиозух. Внешне этот стройный хищник несколько напоминал своих мощных родственников – огромных, массивных карнозавров – но в длину достигал всего полутора метров, и, по-хорошему, не был так уж страшен на вид. Рядом с первым ящером, чуть погодя, высунулись еще две головы, но ни один из них так и не рискнул выйти из укрытия, хотя голодные взгляды, которые они бросали на раненого цетиозавра, были более чем красноречивы! Илиозухи были падальщиками, и, собираясь в стаи, редко охотились даже на относительно некрупную добычу, вроде фаброзавров, так что предположение о том, что это они напали на цетиозавра, выглядело просто смехотворным. Они даже сейчас не рисковали к нему приблизиться, даром, что бедолагу пошатывало от слабости! Разыгравшаяся на арене жизни сцена требовала присутствия второго главного героя, и троица второстепенных персонажей не могла его заменить. Доминантный хищник же был где-то неподалеку… выжидая момент для повторной атаки. Сейчас цетиозавр стоял не слишком удобно – рядом с ним были остальные члены стада, и, зачуяв хищника, зауроподы могли запаниковать. А когда паникуют животные, каждое из которых весит, как небольшой кит… Скажу вам откровенно: зрелище не для слабонервных. Защищать своих – такой установки в мозгу травоядных динозавров не было, но все же на присутствие поблизости хищника все они, вне зависимости от своего размера, реагировали очень похоже. А перспектива оказаться растоптанным стадом обезумевших гигантов… скажем так, слишком нерадостна, чтобы стремиться к ней всем сердцем. Поэтому неудивительно, что хищник терпеливо ждал… должно быть, застыв неподвижно где-то в зарослях, против ветра, так, чтобы его нельзя было учуять… Можно даже было бы попытаться представить этого страшного зверя – массивного, огромного, с ужасающей пастью, полной острых, как бритва, зубов, с мускулистыми лапами и тяжелым костяком, способным выдерживать всю эту тушу в движении. Огромные раны на боку цетиозавра вполне наглядно демонстрировали, на что был способен такой ящер, поэтому, когда стадо, напившись, начало отходить прочь, раненый цетиозавр старался держаться поближе к сородичам, укрываясь за их широкими боками, которые было не так-то легко проломить какому бы то ни было хищнику!
Он еще не знал, что обречен… Охота продолжалась, и илиозухи это прекрасно знали, поскольку, едва стадо снялось с места, тут же направились следом, время от времени рыча друг на друга, когда, как им казалось, «товарищ» по стае чрезмерно забегал вперед. Но – из зарослей они так и не вышли, как и затаившийся охотник. Из своего гнезда маленькому рамфоцефалу было хорошо видно, как массивные туши цетиозавров двигаются через заросли, точно ожившие коричневые холмы, и слева от них шевелятся папоротники, прослеживая путь илиозухов, а вот справа… Заинтересованный птенец взобрался на край гнезда, но оттуда все равно ничего не было видно, и, недовольно покричав и поняв, что никто его желания выполнять не спешит, принялся карабкаться по толстой, корявой ветке, на которой располагалось гнездо, цепляясь когтями за морщинистую кору. Дело было непростое, учитывая, какой он был толстый, но, тем не менее, своей цели он добился, и, вцепившись в кору всеми лапами, замер метрах в полутора от гнезда, и на полметра выше, откуда открывался чудеснейший вид на долину внизу – и на стадо цетиозавров, что по-прежнему двигалось по тропе, преследуемое троицей илиозухов – и каким-то более крупным животным, что держалось чуть дальше, следуя параллельно пути следования травоядных и держась против ветра, чтобы его нельзя было почуять или заметить, так что даже зоркие глаза птерозавра могли различить только время от времени мелькающую в зарослях спину. Такого животного рамфоцефал еще ни разу не видел, и внимательно следил за разворачивающимся представлением. Хищник выжидал, не спеша нападать на добычу, и постепенно стала понятна причина его терпеливости – несмотря на довольно-таки неспешный темп перемещения стада, раненый цетиозавр начал отставать. Для него это была плохая новость – ведь только стадо обеспечивало ему жизненно важную защиту, и, оставшись без прикрытия, цетиозавр начал паниковать. Он глухо ревел, мотая головой по сторонам, но, как ни старался, увидеть прячущегося в зарослях хищника не мог. Однако его тревоги это не уменьшало. Длинный мускулистый хвост ящера несколько раз туго хлестнул по воздуху – каждым таким ударом можно было бы сбить с ног слона! – и, остановившись, цетиозавр, подняв голову, глубоко втянул воздух, стараясь уловить запах плотоядного. Кожа на его толстой шее мелко подергивалась, и он все пытался понять, откуда же ждать угрозы... как вдруг откуда-то сбоку на него, точно таран, что-то налетело, и огромные зубастые челюсти сомкнулись на плече зауропода, тут же располосовав шкуру и плоть до кости – и, спустя мгновение, отбежав в сторону. Заревев от боли, цетиозавр привстал на задние ноги, точно пытаясь растоптать хищника, но тот был слишком увертлив, чтобы попасться под ноги травоядному колоссу, и, едва выгадав момент, снова атаковал, на этот раз обойдя цетиозавра и вцепившись в него с другой стороны. Этот цетиозавр был слаб, и не имел такого преимущества в весе, как взрослые члены его стада, поэтому, когда огромные челюсти вновь сомкнулись на его теле, почувствовал лишь боль – и странное, незнакомое ему доселе чувство, как земля, внезапно поменявшись местами с небом, становится все ближе, и ближе, и ближе…
Острые зубы сделали свое дело – разорванные мышцы не могли поддерживать огромное тело стоя, и цетиозавр сам не заметил, как рухнул на землю. Раздался отвратительный треск – кажется, при падении он сломал себе пару ребер, и это лишь подлило новую порцию агонии в его мозг – до того момента, как его убийца, широко раскрыв пасть, бросился вперед, вцепившись в брюхо добычи и мощным рывком всего тела буквально раскроив его пополам. Кожа, мышцы, связки – все это затрещало по швам, как плохо сшитая одежка, и на землю рекой хлынула темная кровь травоядного динозавра, вместе с бледными кольцами внутренностей. Все было кончено, и цетиозавр мог сколько угодно биться в конвульсиях, молотя по земле хвостом – с распоротым животом не выживают, так что удачливый охотник спокойно ждал, пока добыча затихнет, холодно наблюдая за ее мучениями. С его морды медленно стекала кровь, дыхание с хрипом вырывалось из ноздрей, а когти на передних лапах судорожно сжимались и разжимались, словно продолжая терзать плоть жертвы. Цетиозавр не протянул долго – уже минут через восемь по его телу прокатилась последняя, страшная судорога, и отчаянный рев внезапно сменился глухим ударом, когда, было, приподнявшаяся над землей шея травоядного рухнула вниз, и уж больше не шевелилась. Еще пару мгновений хищник стоял поодаль, проверяя, не шевельнется ли добыча – ему вовсе не светила возможность того, что «мертвый» цетиозавр, внезапно дернувшись, вывихнет ему челюсть или переломает ребра! – но, убедившись, что добыча окончательно и бесповоротно затихла, подошел поближе, обнюхивая лежащие на земле петли кишечника, набитые какой-то зеленоватой массой. Хрипло, сварливо рыча, динозавр придавил их задней лапой и, оторвав кусок, резко замотал головой из стороны в сторону, вытряхивая неудобоваримое содержимое – подобравшиеся близко илиозухи так и рассыпались из-под веера кисловато пахнущей жижи – после чего, проглотив, потянулся за следующим куском. Он ел неторопливо, без намека на былую ярость и жестокость, с полным осознанием своей силы. И недаром, ведь это был не кто иной, как мегалозавр – самый крупный плотоядный во всей Западной Европе середины юрского периода, десятиметровый ящер, весом почти в две тонны. Он преследовал это стадо почти два дня, выбирая себе жертву, и вот, в конце концов, добился, чего хотел – обеда, которого ему хватит, по меньшей мере, на два дня, после чего еще больше недели он сможет жить, не особо беспокоясь о новой порции мяса.
Если, конечно, сумеет удержать свои права на добычу – но пока что претендовать на нее явилась только стайка илиозухов, а они рассыпались, кто куда, точно цыплята, стоило лишь гигантскому хищнику сделать шаг в их сторону. Они еще наедятся вволю, когда мегалозавр уйдет, но – ждать им определенно не хотелось, и время от времени то один, то другой «шакал» делал выпады вперед, пытаясь отщипнуть кусок побольше. Детеныш рамфоцефала чуть слышно шипел, наблюдая за их маневрами. Он-то смог бы сделать что-нибудь подобное куда быстрее и ловчее, чем эти малоподвижные, неуклюжие твари! На его плечах то вздувались, то опадали тугие клубки мышц, покрытая пухом перепонка натягивалась на костях точно готовясь отправить птерозавра в полет – но острые коготки по-прежнему сжимали древесную ветку, не собираясь ее отпускать, и он мог сколько угодно пыжиться, сидя на верхушке дерева – динозаврам внизу от этого было ни жарко, ни холодно, равно как и чужому, взрослому рамфоцефалу, что, разглядев все это пиршество с высоты своего полета, тут же начал неторопливо снижаться на широко расправленных крыльях, балансируя на воздушных потоках. Приземляться он не рискнул, дабы не попасть в зубы хищников, но ему это и не нужно было – у самой земли, резко ускорившись, он на полной скорости пронесся над их головами. Хсш-ш! – и один из илиозухов отшатнулся прочь, красуясь небольшой, но болезненной ранкой на плече, и небольшой кусок мяса, который он держал в пасти, полетел вниз, но не тут-то было! Длинный клюв птерозавра схватил добычу еще до того, как она коснулась земли, с точностью охотящейся цапли, и, элегантно взмахнув крыльями, крылатый ящер, отправив мясо в зоб, начал вновь набирать высоту… как вдруг на него, точно разъяренный ястреб, набросился другой рамфоцефал. Обокравшему илиозухов ловкачу повезло – он успел вовремя заметить противника, так что острые зубы не вспороли кожу ему на спине, но, тем не менее, «новенький» явно был настроен весьма решительно, и тут же снова бросился в атаку, яростно крича и хлопая крыльями. Тут дело явно зашло не о приоритете на кусок мяса – тут попахивало чем-то куда более серьезным. Они явно сражались за неравные цели – и уже после нескольких ударов первый рамфоцефал, поняв, что не в силах тягаться с разъяренным соперником, начал уклоняться от боя, а там и вовсе припустил прочь, вскоре уже превратившись в неясную точку на темнеющем вечернем горизонте. Победитель не стал его преследовать, а, приспустив крылья, начал кругами снижаться над гнездом, явно готовясь идти на посадку.
Это была мать птенца, что только что отстояло права своего семейства на эту территорию – и на этого детеныша, которого чужак, заметь он его раньше, наверняка убил бы. Но – самка подоспела вовремя, и, теперь, когда опасность миновала, тут же забыла о неприятном инциденте. Теперь все ее мысли были посвящены ее голодному отпрыску, причем, судя по ее туго набитому зобу, она вернулась не без пищи. Враз позабыв и о мегалозавре, и о чужом рамфоцефале, малыш ломанулся к гнезду, смешно подпрыгивая и перебирая своими коротенькими лапками. Успел как раз вовремя – едва он бухнулся на дно гнезда, как на его край, умело погасив скорость, мягко опустилась самка, и ветки чуть прогнулись под ее весом. Птенец тут же раскрыл клюв и издал высокий, пронзительный писк, заставивший только-только отдышавшуюся после схватки родительницу, опустив голову, отрыгнуть ему прямо в глотку нескольких мелких рыбок, похожих на наших окуньков, и дохлую ящерицу – видно, ее унесло течением, и самка, без лишних разговоров, отправила ее к себе в зоб. А оттуда – в желудок своего ненасытного чада, которое, едва проглотив корм, тут же закричало во все горло и захлопало крыльями, явно понукая мать вновь отправляться на охоту. Та подчинилась, и, расправив усталые крылья, мягко заскользила прочь, вглядываясь в речную воду. На мегалозавра и его прихвостней она даже не посмотрела, как и ее детеныш, что, частично набив свой животик, тут же успокоился и, сложив крылья, нахохлился на дне гнезда. Его полупрозрачные веки делались все тяжелее…
В конце концов… какое-то время театр жизни может обойтись и без своего маленького зрителя, которому нужно лишь спать и есть, чтобы поскорее вырасти и наконец-то занять подобающее ему место среди актерского состава!

Конец.