Деятельность
Обсуждения
Пользователи
Календарь
Поиск
Помощь
ДЕНЬ ИЗ ЖИЗНИ НИКТОЗАВРА
Его разбудили птичьи крики, а значит – наступило утро, ведь эти горластые патрульные мезозойского моря поднимались на крыло только с рассветом, едва лишь солнце показывалось над горизонтом… Полупрозрачные веки задрожали, после чего медленно поднялись, открывая большие зеленоватые глаза. Волны тихо шипели, выползая на пологий песчаный берег, и их широкие соленые языки едва заметно касались покрытой слоем налипшего песка кожистой перепонки. Однако, вода поутру была не самой теплой, и птерозавр, лежащий на линии прибоя, слегка пошевелился. Насколько смог, ибо за ночь гребень на его голове изрядно присыпало песком, и хотя получившаяся горка была небольшой, учитывая, что сам гребень размером превосходил все тело летающего ящера… ну, в общем, вы поняли. Его шейные мускулы не были настолько развиты, чтобы просто стряхнуть получившийся груз, но, к счастью, он сумел, дергая и раскачивая клювом, заставить почти весь песок потихоньку ссыпаться на землю, после чего, наконец, сумел поднять голову и оглядеться по сторонам.
Место было ему незнакомо. Чуть больше, чем в десяти метрах от мерно рокочущего моря из земли поднималась практически отвесная скала, лишенная каких-либо признаков растительности, и, подняв взгляд, птерозавр с трудом разглядел ее вершину, над которой в небе кружили три угольно-черные птицы, похожие на небольших крачек, что с любопытством разглядывали ночного гостя – впрочем, пока что не делая никаких попыток познакомиться с ним поближе. Своя шкура дороже – а вдруг эта штука кусается? А вдруг она ядовитая? А вдруг… и много еще разнообразных «вдруг». Эти морские охотники даже представить себе не могли, что странный пришелец сейчас не то, что от хищной, наглой птицы – даже от птенца толком не отобьется, но их природная недоверчивость ко всему новому и странному оказалась спасительной для молодого никтозавра, которогозастигла в море буря и, вдоволь потаскав его на всех ветрах, выбросила на берег одинокого скалистого островка, служащего пристанищем лишь для небольшой колонии пернатых морских охотников, которым, в общем-то, земля нужна была лишь для того, чтобы спать да выводить потомство. Все прочее им, как и самому никтозавру, давал океан. Все – в том числе не только рыбку и кальмаров, но и всяческую падаль, порой выбрасываемую на пляж. Вывод? Очень скоро птички осмелеют, и тогда обязательно попытаются попробовать «падаль» на клюв, так что наш никтозавр, едва отыскав в себе силы более или менее синхронно напрячь все свои мускулы, неуклюже заковылял по песку, волоча крылья. Птицы тревожно закричали – обед откладывался, а намеченная жертва куда-то поползла, явно не желая становиться кормом. Одна из летуний, молодая и отчаянная самка, сложив крылья, спикировала вниз, попытавшись ущипнуть никтозавра за кончик гребня, однако чувствительные волоски на перепонке этого странноватого «украшения» тут же сообщили владельцу о неположенном движении воздуха, и, резко крутанув головой, он свирепо зашипел, заставив пернатую хищницу, испуганно вскрикнув, шарахнуться прочь, вновь присоединившись к своим товаркам. А юный никтозавр все шипел, и гребень на его голове наливался кровью, подчеркивая яркий, контрастный рисунок, что придавал, в общем-то, не очень большому – с орла размером – птерозавру крайне эффектный и пугающий вид. В конце концов, демонстрация сработала – птицы с криками улетели прочь, явно не желая связываться с такой странной «дичью». Проследив за ними взглядом, никтозавр громко кашлянул, отхаркивая песок, тряхнув головой, и, поджав под себя крылья, направился к приглянувшейся ему небольшой впадинке у основания скалы. Утренний свет хорошо согревал его, а кровь от нагретого гребня разносилась по всему телу, изгоняя из него последние крупицы ночного холода. Кожу неприятно пощипывало – сказывалась соленая «ванна» – и, добравшись-таки до своего убежища, ящер забрался внутрь и тут же начал очищать чувствительные перепонки от насохшей соли и песка. Его беззубый клюв был куда лучше приспособлен для ловли рыбешки, чем для туалетных процедур, но, вывернув голову и стараясь не касаться тонкой кожи острым, как копье, кончиком, никтозавр вполне успешно сумел отскрести со шкуры колючие кристаллы, а потом еще долго поглаживал покрасневшую кожу. Одно хорошо – соль «выела» так раздражавших его паразитов, а боль… ну что ж, можно и потерпеть. В конце концов – это не самое главное. Едкий запах соли забил его ноздри, практически лишив его даже того слабого обоняния, что было присуще морским птерозаврам, так что он не сразу понял, что он в этой пещере не один… И когда из дальнего угла раздалось прерывистое, отчаянное шипение – он едва ли не пулей вылетел из пещеры, тут же развернувшись клювом к неведомой угрозе и выгнув спину горбом... но, как оказалось – кто еще испугался больше! Ибо «нападавшим» оказался другой никтозавр!
Грязный, покрытый свалявшимся пушком, этот молодой самец, должно быть, родился меньше года назад, однако, судя по всему, уже успел попасть в переделку. Его гребень был куда меньше, чем у нашего, что свидетельствовало не только о юном возрасте, но и о том, что этот бедолага уже, по меньшей мере, несколько месяцев не мог нормально питаться. Естественно, что считать такого за серьезного противника было просто глупо, и вскоре наш пришелец успокоился, не без любопытства разглядывая этого странноватого островитянина. Шкурка молодого никтозавра пестрела от старых ран и щипков, явно доставшихся ему от птичьих клювов, а один глаз и вовсе отсутствовал – вместо него зияла голая кожа, затянувшая пустую глазницу. Забитый, заморенный… короче говоря, обреченный на вымирание. Даже беспокоиться о подобном не стоит – ему он не соперник. И, тут же словно и забыв о существовании соседа, пришелец уселся поудобнее и продолжил чистить крылья. Постепенно шипение малыша стихло, и он затих в своем углу, исподлобья глядя на чужака.
Закончив с приведением себя в порядок, никтозавр выплюнул последний кристалл соли и, расправив крылья, для пробы несколько раз взмахнул ими, проверяя работу мускулов. Они болели, но, по крайней мере, он мог вполне свободно шевелить передними конечностями – и, неуклюже разбежавшись, птерозавр резко подпрыгнул вверх, тут же яростно захлопав крыльями, несколько раз коснулся ими песка, но все же сумел выправить полет и начал медленно набирать высоту, скользя на теплых воздушных потоках. Пляж закончился, и под ним вновь раскинулось море, однако на этот раз легкие волны, колыхавшие его поверхность, не грозили сгрести легкое тельце никтозавра, подобно мокрой холодной лапе, а ласковый теплый ветерок лишь поддерживал широко расправленные крылья, а не выворачивал их из суставов. Длинная нижняя челюсть слегка коснулась воды, а через несколько мгновений в клюве никтозавра уже забилась небольшая рыбка, которую он не без удовольствия проглотил. Он пока что не отлетал далеко от земли, не вполне еще доверяя своим измученным крыльям, но и вокруг островка было достаточно добычи, чтобы до отказа набить желудок крылатого охотника. Солнце поднималось все выше и выше, заставляя море переливаться всеми оттенками синего и зеленого, и яркие лучи сверкали на серебристых рыбьих спинках, только помогая летучему ящеру их выискивать. Раз за разом его клюв опускался в воду, и ни разу не поднимался без добычи. Это была хорошая охота, и он быстро набивал свой желудок пищей… но днем море становилось еще опаснее, чем ночью, и голодные морские ящеры наблюдали за беспечным птерозавром из глубины… Большинство из них были слишком неповоротливы, чтобы хотя бы надеяться поймать настолько верткую и подвижную добычу, как крылатая рептилия, но все же попадались среди них и те, кто были достаточно быстры – или достаточно глупы – чтобы попытаться это сделать. К тому же… не только пресмыкающиеся избрали своим домом темные воды мелового океана – немало было здесь и представителей рыбьего царства, причем многие из этих «рыбок» не приснились бы и в страшном сне! Никтозавр был молод, но он уже не раз видел, как во время охоты его собратьев море внезапно словно взрывалось, и из глубины, широко раскрыв зубастую пасть, выскакивало мощное, затянутое в чешую или жесткую кожу тело, кажется, способное убить хрупкого летуна одним-единственным ударом плавника! Иногда они промахивались… а иногда – нет. И, едва заметив в глубине моря нечто темное, стремительно увеличивающееся в размерах и с невероятной скоростью приближающееся к поверхности – он тут же рванулся в сторону… как раз вовремя. Иначе огромная, пятиметровая рыбина, больше похожая на плод скрещивания тунца с бульдогом, точно схватила бы его, как муху!
Это был ксифактинус – один из самых лютых хищников в море, столь же кровожадный, насколько и глупый, а также одна из основных причин, почему птерозавры так редко отдыхали на воде, предпочитая не столь же удобные, но куда более безопасные скалы. Огромные зубы и вместительная пасть такой рыбы были способны отправить на тот свет даже куда более крупное животное, нежели молодой никтозавр, и хотя для такой туши крылатый мог считаться разве что легкой закуской, время от времени она предпринимала попытки его схватить – видимо, из привычки бросаться на все, что движется, если, конечно, это «что-то» не настолько огромное, чтобы одними своими габаритами отпугнуть неразборчивую рыбу! Однажды наш никтозавр был свидетелем того, как целая стая молодых ксифактинусов атаковала раненого эласмозавра – исполинского шестнадцатиметрового ящера с невероятно длинной шеей, толщиной с бревно! Один из его плавников был серьезно поврежден, и висел клочьями, выпуская в воду мутноватые облачка крови, которые, видимо, и привлекли хищных рыб, что кружили вокруг него, точно волки – вокруг подранного лося, время от времени бросаясь вперед и вцепляясь зубами в измученного плезиозавра… Чем окончилась эта схватка – никтозавр так и не узнал, но кровавое пятно, которое он обнаружил вечером, возвращаясь с долгой охоты на родной берег, явно указывало на то, что эласмозавр не пережил тот день. Несколько обрывков мяса, плававших на поверхности моря, подтвердили это предположение, и птерозавр быстро отправил их к себе в желудок, после чего продолжил путь. Окажись он в воде – и ксифактинус почти наверняка одержал бы над ним верх… но что заставит крылатого ящера играть на невыгодных условиях? И, оглушительно щелкнув челюстями, ксифактинус рухнул обратно в море, подняв тучу брызг, а никтозавр, как ни в чем не бывало, спикировал за ним, едва не коснувшись кончиком крыла воды – и тут же ушел под облака, с еще одной рыбкой в зобу. Еды много не бывает – особенно, если ты намерен возвращаться домой, через открытый океан, ибо, как бы ни была хороша здешняя охота, а только морской птерозавр должен жить в колонии себе подобных, а не в компании с одним-единственным полудохлым детенышем!
Никтозавр сыто срыгнул, чувствуя, как приятно отяжелел его живот. На полную ширь расправив крылья, он лениво парил на теплых воздушных потоках, прикрыв глаза полупрозрачными мигательными перепонками, чтобы не так слепило солнце. День разгорался все ярче, обещая стать на редкость жарким, и от постепенно нагревающейся воды вверх поднимались мощные потоки воздуха – а это было только на руку… на крыло никтозавру, и, кружа над морем, он неосознанно проверял эти потоки, отбирая нужные. Боль в мышцах потихоньку сходила на нет, и чувство дома вопило все сильнее, призывая крылатого ящера возвращаться на матерую сушу, туда, где остались его сородичи. Буря не успела унести его слишком далеко – он знал это, каким-то шестым чувством ощущал близость дома, и, вдоволь покружив среди облаков, все же решился отправиться в путь. В конце концов… птерозавру ли бояться воздушного путешествия?! И, поймав достаточно сильный поток ветра, дующий в нужном ему направлении, никтозавр стремительно полетел домой. Не оглядываясь, он миновал скалистый островок, спасший ему жизнь, и маленькую пещерку на берегу, у которой еще остались, отпечатавшись в песке, его легкие следы… Ничего. Первый же шторм смоет все воспоминания о его посещении острова, и маленький детеныш… но до него нашему самцу не было ровно никакого дела. И, широко раскрыв клюв, он издал низкий, вибрирующий крик… эхом повторенный чьей-то глоткой, и, глянув вниз, никтозавр увидел того самого малыша, что, пыхтя, как паровоз, догонял его, отчаянно хлопая крыльями!
Надо сказать, наш самец несколько удивился – надо же, он еще летает! – но и не подумал сбавлять темп, по-прежнему быстро и легко скользя на воздушных потоках. Успеет – успеет, а не успеет… Ну, впрочем, никто его в это путешествие не звал. Надо сказать, шансов выдержать такую гонку у забитого, измученного и голодного детеныша было маловато, но – как ни странно, эта мелкота оказалась слепленной из более прочного материала, нежели могло показаться на первый взгляд! Его крылья вздымались и опадали с удивительной настойчивостью, а не такой уж высокий, но, тем не менее, вполне себе сформировавшийся гребень был высоко поднят на тонкой шее, и кожистая мембрана чутко улавливала все колебания воздуха, разрезая встречный поток надвое и формируя что-то вроде плотного кокона вокруг летящего птерозавра, мягко обтекающего его хрупкое тело. Конечно, крылья малыша были не такими длинными, как у взрослого, и мускулы были не так хорошо развиты, да и силенок, откровенно говоря, не хватало… так что ничего удивительного, что к вечеру, когда усталый самец никтозавра, высмотрев впереди небольшую скалу, едва торчавшую над морскими волнами, приземлился на нее, его неожиданный спутник, задержавшийся лишь на несколько мгновений, тяжело плюхнулся на брюшко, едва не отбив себе все внутренности и лишь каким-то чудом не переломав кости. Кажется, он выдохся на полную, и, задрав головку, издал пронзительный, жалобный крик, кому-то могущий показаться противным… но, странное дело, этот вопль словно бы затронул некие потайные струны в сознании взрослого ящера… ведь именно так кричали детеныши в его колонии, выпрашивая корм у родителей.
Сам наш самец так и не сумел этой весной стать отцом – они с подругой устроили гнездо на подточенном временем утесе, и во время страшного шторма, чем-то похожего на вчерашний, камень обломился, утянув в море и самку, и их еще не вылупившихся малышей. Нельзя сказать, чтобы это было серьезной травмой для молодого никтозавра, но… с этой самкой он жил уже почти целый год, образовав постоянную пару, и намеревался прожить еще много, много лет и вырастить не один выводок птенцов… Для него – это было тяжелое время, и крик детеныша словно вернул его в прошлое, показав, каким могло бы быть его будущее… Веки его чуть прикрылись, по горлу прошла судорога – и, сунув кончик клюва в пасть малыша, он срыгнул полупереваренную рыбку и остатки хвоста – все, что осталось от его сытного завтрака. Детеныш едва не поперхнулся воплем, но его выручил инстинкт – и, сглотнув первую за последние… никто не знает, сколько дней, пищу, он жалобно захныкал, толкая взрослого клювом – однако ему больше нечего было ему отдать, и, прикрыв малыша крыльями, он начал слегка поглаживать его клювом, нежно касаясь мягкой кожи и тонких перепонок. В его памяти словно проснулись никогда не принадлежавшие ему воспоминания – и, повинуясь голосу инстинкта, он нахохлился, спрятав «сына» под крылом, а тот, сам того не зная, прекрасно сыграл отведенную ему роль – и, поняв, что кормить его больше не будут, затих, предоставив «отцу», точно ласковой наседке, охранять его сон.
На утро, едва первые лучи солнца позолотили поверхность океана, наш никтозавр уже был на крыле, кружа над океаном и выхватывая из воды мелкую рыбешку. Вот только на этот раз он всю ее отправлял в зоб, а не в желудок – и, едва проглотив одну, тут же бросался за следующей, раз за разом погружая клюв в искрящиеся волны. Он уже охотился не для себя, а для своего вновь обретенного малыша, и вся та забота, что так и не нашла выхода в нем весной… кто бы мог подумать, что она так внезапно обрушится на этого маленького, забитого, униженного жизнью детеныша, волею судеб оказавшегося на заброшенном острове?.. Инстинкт, зовущий его домой, на время притих – ничего. Его колония никуда не денется, а сейчас… он нужен здесь. Он нужен своему сыну. И пусть рядом нет его подруги… пусть он не помнит, как вылупился его малыш, не помнит, каким невероятным образом он избежал смерти в ту страшную ночь, когда погибла его мать и все его братья и сестры… пусть! Память изменчива, а порой – и лжива… да и какая разница, как, если чудо все же случилось, и семья наконец-то воссоединилась?.. Острые глаза летучего ящера разглядели впереди небольшой косяк мелкой рыбки, похожей на сельдь, резвившийся у самой поверхности, и он тут же рванулся вперед, закружив у самой поверхности и ловко выхватывая добычу из воды, наперегонки с молодым доллихоринхопсом – элегантным длинномордым и большеглазым ящером, похожим на четырехплавниковую версию нашего дельфина, таким же ловким и проворным рыболовом. Обычно никтозавр не любил находиться рядом с этим зубастым морским охотником, то и дело выхватывающим пищу прямо у него из-под носа, но на этот раз он даже не обращал на него внимание – подумаешь… Главное сейчас – это добыть как можно больше еды, не важно, каким именно способом – ведь его малыш ждет отца в гнезде, и он должен как можно быстрее принести ему что-нибудь вкусное.
Когда-нибудь его детеныш вырастет настолько, что сумеет охотиться не хуже отца, и, как только он окрепнет достаточно, чтобы выдержать долгое морское путешествие, они вернутся в колонию… домой? Сложно сказать… Морские птерозавры были меньше всех остальных своих родственников привязаны к суше, и понятие «дом»… Для них домом стало море, кормившее их круглый год, а угрюмые серые скалы на берегу, где рождались их детеныши… Впрочем, думается, что не столь уж важно, что именно называть домом.
Ибо дом – это не место. Дом – это когда рядом те, кого ты любишь.
И когда мы все вместе… значит – дома.
Конец.
Наверх
Цитата
Это вообще всех нас...
