Деятельность
Обсуждения
Пользователи
Календарь
Поиск
Помощь
ДЕНЬ ИЗ ЖИЗНИ ПТЕРОДАУСТРО
Как? Неужели… проклюнулся?! Молодая самка птеродаустро, едва не подпрыгнув на месте, тревожно вскочила на ноги и спрыгнула с гнезда, неуклюже оббежав его по кругу и тут же сунув клюв к своему драгоценному яйцу, ожидая увидеть на его поверхности долгожданную трещинку… но, увы – ей опять показалось, и продолговатое яйцо все так же спокойно лежало в неглубокой ямке, даже не думая подавать признаки жизни. Будущая мать разочарованно вскрикнула, но – ничего не поделаешь, и, взобравшись обратно, она вновь уселась сверху, закрывая тонкую скорлупу от палящих лучей солнца. Другая самка, постарше, устроившая свое гнездо неподалеку, лишь сонно приоткрыла один кроваво-красный глаз, но, убедившись, что это всего лишь ее беспокойная соседка, тут же закрыла снова, собираясь хорошенько вздремнуть. В отличие от молоденькой мамаши, она уже далеко не в первый раз собиралась вывести птенца, и ее внутренние часы работали исправно, показывая, что до того, как вылупится первый малыш, пройдет еще, по меньшей мере, неделя. А пока всем будущим родителям стоило сидеть смирно, оберегая яйца от чудовищного зноя. Их светлые, с легким розоватым оттенком шкуры прекрасно уберегали своих владельцев от жары, и хотя эти же шкуры ярко выделялись на фоне серых скал, где устроили свои гнезда эти птерозавры, тем не менее, бояться им было нечего.
Колония птеродаустро, насчитывающая порядка трехсот особей, расположилась в самом центре соленого озера, на группе небольших скалистых островков, кроме них лишенных всякой более или менее крупной живности. Куда ни погляди, на сотни километров вокруг расстилалась соляная пустошь, беловато-розовая и искрящаяся на солнце так, что на нее было больно смотреть. Днем, когда солнце поднималось на вершину небосклона, температура на поверхности соляной корки достигала свыше пятидесяти градусов, а если какое-то наземное животное, размером больше собаки, рисковало ступить на эту, казалось бы, прочную поверхность, то его ждал неприятный сюрприз – соль ломалась, как тонкое стекло, и безумец рисковал по самое брюхо погрузиться в черный, воняющий сероводородом ил, из которого было уже не выбраться. Трупы таких животных, слишком молодых или слишком отчаянных, чтобы осознать грозящую им опасность, постепенно замуровывались в соль, превращаясь в мумии, что дрейфовали по озеру, точно айсберги, пока, наконец, не застревали где-нибудь на мели. Со временем там словно бы из ничего вырастали целые острова… но даже птеродаустро, казалось бы, вполне спокойно чувствующие себя на этом неприветливом озере, избегали ступать на эти розовато-белые пласты соли, раздражавшей даже их грубые лапы и пальцы передних лап, покрытые плотными мозолями. Эта соль въедалась в любую кожу, какой бы защищенной она ни была, а, попадая, скажем, на крохотную трещинку в коже или на, еще хуже, открытую рану, вызывала такие муки, что, порой, животные просто сходили с ума, и тогда… их судьбе можно было не завидовать.
Молоденькая самка встряхнула крыльями, и на мгновение в жарком воздухе промелькнули яркие, словно бы проведенные кровью, полосы по краям перепонок – прежде, чем вновь исчезли, и усталая птеродаустро, согнув шею, опустила свой длинный клюв на спину. А ведь не так давно…
А ведь не так давно эти яркие крылья, расцвеченные всеми оттенками пурпура, от нежного розового до яростного багрянца, словно волшебная карусель, кружили в воздухе, мчась друг за другом, когда огромная стая птеродактилей, гортанно крича, кружила над озером, залитым водой из только-только рассеявшихся грозовых туч. В утомленных долгой дорогой крылатых ящерах словно бы пробудились новые силы, и они изо всех сил старались показать сородичам свою силу и грацию, выписывая в воздухе тугие петли и спирали, словно бы танцуя какой-то древний, давным-давно забытый танец… это их предки, что и тысячу лет назад точно так же прилетели к этому озеру в начале очередного сезона размножения, танцевали вместе с ними, и их голоса сливались с общим хором ликующей стаи. Время от времени то одна, то другая пара отделялась от общей круговерти, продолжая танец в одиночестве, и постепенно снижалась все ниже и ниже, пока, наконец, не садилась на незанятый участок скалистого «архипелага», продолжая ритуал уже на земле. Два птерозавра синхронно, словно читая мысли друг друга, припадали грудями к земле, упираясь когтями на крыльях в гранитно-серый камень и широко разворачивая веера пламенеющих крыльев. Их головы были приподняты над землей, и горлами они почти касались друг друга, хотя изогнутые клювы, вооруженные густыми «щетками» нижних зубов, расходились далеко в стороны. Их перепонки слегка подрагивали, и внезапно – р-раз! – шеи загибались назад, так, что верхние челюсти почти касались гладких розоватых спин, и несколько мгновений они стояли в такой позе, прежде чем – два! – внезапно их головы оказывались едва ли не прижаты друг к другу, и, поводя плечами, птерозавры медленно описывали ими вытянутые восьмерки. Такое простой, с виду, ритуал требовал от партнеров идеального созвучия, и любая оплошность могла всерьез помешать образованию пары, поэтому птерозавры относились к нему с полной серьезностью, постепенно усложняя набор движений, состоящий из множества приседаний, кивков, поворотов и потряхиваний.
Это был самый настоящий танец, почти гениальный с точки зрения природы, ведь хореографом выступал не кто иной, как сам естественный отбор, пронесший всю эту кажущуюся сумбурной комбинацию сквозь сотни поколений, отшлифовав ее до совершенства, и даже те особи, что собирались впервые участвовать в брачном танце, знали ее до последнего поворота шеи, до мельчайшего подрагивания крыловой перепонки. Конечно, ошибки были. Скажем, один из партнеров, замешкавшись, начал движение мгновение позже, или не с той скоростью… казалось бы – мелочь, а весь рисунок уже исказился, и, чем дольше продолжается танец, тем заметнее становится изъян, так что в конце концов у одного из участников просто лопается терпение, и, прервав танец, он поднимается на крыло, возвращаясь в пурпурнокрылую круговерть, все еще несущуюся в прозрачной голубизне небес, точно огненное колесо. Если им повезет, то в этом году они еще успеют найти подходящую пару и вывести птенцов, а нет… ну что ж, тогда им придется ждать еще целый год, чтобы получить второй шанс. Естественно, что никто ждать не хотел, и каждый участник старался изо всех сил, чтобы произвести впечатление на партнера… Этой самочке повезло, и они с выбранным ею самцом сумели довести весь танец до конца, после чего она уже без возражений позволила ему себя оседлать. Заключительный, и необычайно короткий акт этого дивного спектакля, ознаменовавший возникновение новой пары птеродаустро. После этого двум летучим ящерам осталось лишь найти для себя свободное место на островке и соорудить простенькое гнездо, в котором вскоре появилось одно-единственное яйцо, а потом… потом начали длинные, утомительно длинные дни насиживания, когда одному из родителей приходилось постоянно присутствовать на гнездовье, днем уберегая будущего птенца от жары, а ночью – от прохлады. Именно поэтому эти птерозавры и жили парами, а не поодиночке – одна бы самка с такой задачей не справилась бы! Месяц беспрерывного насиживания попросту бы убил ее, и потому они с самцом попеременно «сдавали пост», чтобы поесть и размять крылья. Сейчас была очередь ее супруга набивать живот, но он уже скоро должен был вернуться, и самка то и дело поднимала голову и осматривала небо.
Стоял полдень, и хоть температура и не повышалась, от огромного соляного пространства поднимались волны жара, заставляющие воздух плыть, рождая в измученном сознании причудливые образы... На скалистых островках было чуть суше, и куда прохладнее, чем на поверхности озера, но все же птеродаустро явно чувствовали себя некомфортно, и старались не двигаться, чтобы вырабатывать как можно меньше тепла. Каждый из них ждал возвращения другого, и нашей самке повезло дождаться первой. Ее самец появился внезапно, словно очередная черная мушка в уставших, измученных сверкающей солью глазах, и она увидела его лишь когда он, погасив скорость ударами крыльев, приземлился на скалу, пробежав еще пару шагов, прежде, чем остановиться. Партнеры потерлись клювами, и лишь после этого самка сошла с гнезда, уступая место самцу, что тут же водрузился на его вершину. Самка же, не теряя ни мгновения, неуклюжими прыжками подбежала к краю утеса и, расправив двухметровые крылья, спрыгнула вниз, тут же поймав восходящий поток воздуха и без единого взмаха поднявшись на огромную высоту, где она наконец-то смогла ощутить, как свежий и прохладный воздух остужает ее легкие. Попутный ветер без труда нес ее легкое тело над озером, над бескрайней белой гладью, лишенной жизни, к высоким серым скалам, что, подобно зубам чьей-то голодной пасти, окружали этот странный мир, соз-данный водой, солью – и солнцем. Светлые крылья птерозавра без труда сливались с этим ландшафтом, и даже красные полосы на ее крыльях уже не казались такими яркими, словно и их выбелило беспощадное солнце. Однако… там, на берегу – еще оставалась жизнь, и именно туда летела самка птеродаустро – к обширным зеленым болотам, что окружали это соленое озеро. Питаемые водой из множества подземных источников, рек и ручьев, эти болота обеспечивали почти всю жизнь на этом озере, которое без них уже давно превратилось бы в соляную пустошь, лишенную даже намека на влагу, как это случилось со множеством похожих озер по всей Южной Америке раннего мелового периода. Это же озеро – было особенное, и именно поэтому птеродаустро со множества окрестных озер собирались здесь каждый год, чтобы дать начало новому поколению.
У самого берега, не долетая до первых зарослей хвоща, самка птеродаустро тут же начала снижаться на широко расправленных крыльях, точно небольшой планер. Ее розоватые перепонки засверкали на поверхности прозрачной голубоватой воды, и, пару раз коснувшись ее кончиком клюва и убедившись, что здесь достаточно пищи, она, резко сбросив скорость, вытянула вперед свои невероятно длинные и сильные – по меркам птерозавров! – задние лапы и, точно приземляющийся фламинго, пробежала несколько шагов по воде, шлепая перепонками между пальцами, пока, наконец, не остановилась и не сложила крылья. Сейчас она уже не казалась такой изящной, как в полете, и больше всего напоминала облезлый гибрид пеликана, летучей мыши и зубной щетки. Ее голова казалась невероятно огромной, равно как и нижняя челюсть, вооруженная рядком игольчатых зубов, производящих крайне неприятное впечатление – хотя, конечно, ничего такого страшного они из себя не представляли. Столь странное и, вроде бы, очень неудобное сооружение, торчащее наружу даже при закрытой пасти птерозавра, на самом деле представляло из себя колоссальный цедильный аппарат, наподобие того, которым снабжены современные усатые киты. Вот и сейчас, согнув шею, самка, точно черпаком, принялась набирать воду, которая, конечно, тут же вытекала сквозь густое решето зубов, но вот мелкие рачки, личинки насекомых, микроскопические водоросли – вся эта живность оседала на этом естественном фильтре, и самка не без удовольствия проглатывала свой «улов». Придет время, и ей придется «охотиться» уже не только ради себя, но и ради своего птенца, чтобы, набрав достаточно корма, принести ему «молока» - высококалорийной жидкости из полупереваренных водорослей и рачков, с малой примесью родительской крови. Такая пища позволит птенцу быстро вырасти, и уже к концу этого сезона молодые птерозавры поднимутся на крыло, присоединившись к своим родителям в их вечных странствиях по крошечным озерцам. Ну, а пока… пока что самка могла немного передохнуть, в свое удовольствие процеживая воду и отправляя в желудок драгоценные частицы корма. Переступая с лапы на лапу и умело работая перепонками крыльев, она «баламутила» воду, подгоняя к своему клюву все новые и новые порции богатой пищей воды, Мелкая рыбешка разлеталась стайками, в большинстве своем благополучно избегая глотки ящера, но птеродаустро это как-то не волновало – с его «щеткой» охотиться за рыбой было непродуктивно, и если он и глотал чешуйчатую мелочь, то исключительно по воле случая.
Через некоторое время в небе раздались гортанные крики, и над нашей самкой закружил другой птеродаустро. Она встретила его появление спокойно – еды было достаточно, чтобы набить не одну глотку, и лишний потребитель погоды не сделает, поэтому, убедившись, что щипать его никто не собирается, молодой самец все же сел на воду. Это был молоденький, симпатичный птеродаустро с очень красивыми крыльями, но самка даже не посмотрела на него, продолжая цедить воду. Вот только спокойному обеду не суждено было продолжаться долго. Самца она явно заинтересовала, и, для виду несколько раз черпнув воду, он начал потихоньку подходить ближе, и намерения его становились все яснее. Судя по всему, это был один из «неудачников», которому в этом году не удалось завести собственных птенцов, и, переполненный гормонами, он все еще не терял надежды провести этот год не напрасно, а, не имея опыта в общении с особями противоположного пола, он, увидев на мелководье кормящуюся самку, тут же решил, что это его шанс… он даже представить себе не мог, на что нарывается! Но пока что он всего лишь сокращал разделяющее их расстояние, причем, устав пытаться поймать заинтересованный взгляд, юнец явно решил, что нужно действовать решительнее… Он даже не знал, на что нарывается! Ибо, едва осознав, что у него на уме, самка, свирепо зашипев, бросилась на обидчика, широко раскрыв пасть и расправив крылья. Подпрыгивая на задних лапах, она, точно разозленная гусыня, наскакивала на молодого выскочку, все норовя побольнее ударить его клювом, а он, полностью обескураженный, отступал все дальше, и дальше… пока внезапно вода словно не разорвалась, и оттуда, оскалив целый частокол зубов, выскочила огромная крокодилья голова, схватившая молодого самца за заднюю часть туловища. Тот отчаянно закричал и захлопал крыльями, пытаясь вырваться из этих ужасающих тисков, однако крокодил не оставил ему ни единого шанса на спасение – и, резко двинув головой, с ужасающий плеском ударил сопротивляющуюся добычу о поверхность воды, утащив ее на дно.
Через несколько мгновений клокочущие пузыри окрасились алым, и глупый молодой птерозавр, потерявший свой последний шанс на продолжение рода, мирно упокоился в желудке водного хищника, а самка птеродаустро, жутко перепуганная, к тому времени уже летела высоко над землей, загребая крыльями воздух. Приземлиться она осмелилась лишь оказавшись за полкилометра от места происшествия, и то лишь потому, что увидела на широкой, хорошо просматриваемой отмели сразу с десяток своих сородичей, мирно кормившихся рачками. Покружив над ними и убедившись, что здесь она будет в безопасности, самка опустилась поближе к центру отмели, прекрасно понимая, что, в таком случае, ей достанется меньше рачков – но и для местных хищников она будет выглядеть куда менее привлекательной добычей. Попуганная раз, она уже не была так доверчива, и охотилась с опаской, то и дело оглядываясь по сторонам. Остальные птеродаустро вели себя не в пример спокойнее, и нервная соседка их нимало не волновала, так что в конце концов, глядя на них, самка более или менее успокоилась, принявшись усердно отфильтровывать своих рачков. В конце концов… как знать, а когда ей вновь удастся наесться досыта?.. Если жизнь дает возможность – нужно пользоваться ею, высасывая все полезное, что только можно в ней найти, и вот уже наша самочка, как и ее товарки, постепенно отошла к краю отмели, вслед за обильными стайками рачков и порослью маленьких сине-зеленых водорослей, заставлявших воду переливаться на солнце изумрудным и аквамариновым. Ее «фильтр» ожесточенно работал, выцеживая все вкусное, и юная самка почти не поднимала головы от воды… а тем временем чьи-то голодные, свирепые глаза следили за ней их зарослей… Тут мелькнул чешуйчатый, в серых и коричневых полосках бок… тут едва слышно хлюпнула грязь под когтистой лапой… а тут и потревожило воздух сдержанное шипение, вырвавшееся из зубастых челюстей…
Хищники вели себя очень осторожно, внимательно следя за кормящимися птерозаврами, и птеродаустро до последнего не замечали грозящую им опасность… пока не стало слишком поздно. Точно перья от подстреленной птицы, крылатые ящеры рассыпались в разные стороны, шлепая лапами по воде и хлопая крыльями, стремясь как можно быстрее набрать скорость – и высоту! Некоторым не повезло, и их розоватые крылья тут же превратились в окровавленные клочья, когда мощные зубастые челюсти поймали их на взлете, тут же впечатав в грязь и воду, но все же большинство успели улететь до того, как охочие до свежего мяса глотки прервали их хрупкие жизни. Они вернулись на свои островки, в безопасность прокаленной солнцем соляной пустоши, чтобы там дать начало своему следующему поколению…
Но нашей самки среди них не было.
Она осталась лежать на отмели, захлебываясь в мутной воде, и ее сломанные крылья слегка подрагивали от боли, не в силах даже приподняться над землей… больше ей уже не было суждено летать. Ее достали уже в воздухе, когда подпрыгнувший молодой динозавр поймал-таки ее за край перепонки и утянул за собой вниз, без труда, одним этим движением сломав ее тонкие, полые кости – и всю ее жизнь. Гордая небесная летунья, будущая мать, огненнокрылый феникс мелового периода – она превратилась в жалкую, изломанную куклу, что сейчас могла лишь тихо, точно птенец, попискивать, скребя по мягкому илу перепончатыми лапами… пока, наконец, один из хищников ее не заметил – и, вальяжно приблизившись, не придавил ее своей грязной лапой, после чего одним стремительным движением он отсек ее голову от шеи, навеки погасив в ней огонь жизни.
Задув его, точно свечу. И, наверное, вдоволь посмеявшись над всеми ее страхами, всей ее осторожностью, всей ее кажущейся предусмотрительностью.
Ведь, в конце концов… всего предусмотреть невозможно.
Конец.
Наверх
Цитата
