[Аннаэйра]

Тапейяра - что означает "древнее существо" - был найден в меловых отложениях Южной Америки, и до сих пор это чудное создание является одним из самых ярких представителей крылатых ящеров - птерозавров. Древнейший из известных птеродактилей с совершенно беззубым клювом, с головой, украшенным огромным гребнем и пятиметровым размахом крыльев, этот удивительный крылатый хищник до сих пор занимает умы ученых, и задает все больше и больше неразрешимых вопросов, на которые может ответить только время...

ДЕНЬ ИЗ ЖИЗНИ ТАПЕЙЯРЫ

Птенец тапейяры широко раскрыл клюв, и высокий свист, похожий на звук воздуха, выходящего из сдувающегося футбольного мяча, вырвался из его глотки, одновременно с которым он, приподнявшись на задних лапах, с силой ударил сгибами крыльев по камню, заставив когти громко щелкнуть. Второй птенец повторил ритуал, и, сгорбив шеи, они свирепо зашипели, поводя плечами и вовсю демонстрируя свои головные гребни – правда, пока что еще очень маленькие. Дохлый краб, из-за которого и развязалась склока, уже давно упокоился в какой-то расщелине на дне океана, куда его благополучно сбросили, но два молодых самца уже и думать забыли об этой жалкой тушке, могущей порадовать разве что изголодавшегося до полусмерти падальщика. Куда важнее было то, что они наконец-то нашли повод выпустить пары – и сейчас, под взглядами остальных детенышей, усиленно доказывали, что уже совершенно взрослые, и готовы вести себя, как и положено самцам. То есть – обеспечивать себе высокий общественный статус посредством понижения оного у сородичей. И один из этих птенцов явно был готов к тому, чтобы подмять под себя очередного соперника, поднявшись на ступеньку вверх по этой своеобразной иерархической лестнице. Конечно, пока что это была всего лишь тренировка – пройдет еще, по меньшей мере, два-три года, прежде, чем сегодняшние горластые недоросли достигнут половой зрелости, но, по крайней мере, тренировка небесполезная – и второй птенец, явно смущенный таким яростным напором соперника, после нескольких выпадов уже резко сбавил обороты, покорно выворачивая голову и неуклюже отступая назад, пока победитель, раздувая горло, шествовал следом, все норовя тюкнуть «лузера» в щеку или плечо.
Торжественность момента была серьезно подпорчена взрослым птерозавром, что, широко расправив пятиметровые крылья, бесшумно подлетел к краю скалы и, совершив несколько тормозящих взмахов крыльями, опустился на камень. В тот же миг «взрослый» тапейяра вновь превратился в голодного птенца, и, заорав во все горло, ломанулся к кормильцу, широко раскрыв бездонный клюв и во всей красе демонстрируя ярко-желтые пятна в уголках пасти, служащие для взрослого чем-то вроде сигнального маячка, обозначающего место, куда ему нужно сбрасывать корм. Того не надо было долго упрашивать – его горло напряглось, и, сделав такое движение, как будто у него в глотке что-то застряло, отец этой парочки крест-накрест обхватил клюв старшего отпрыска, единым движением отправив ему в клюв знатную порцию тухлой рыбы, кальмаров, медуз и прочих «вкусностей», которые он собрал далеко в открытом море, что мирно плескалось у самого подножия скалистых уступов, на которых и поселилась колония. Всего здесь жило около шестисот семей птерозавров – не так уж много, если задуматься хорошенько, но, по крайней мере, вполне достаточно, чтобы каждый год почти столько же юных тапейяр поднималось на крыло. Не все доживали до зрелости, но те, кому это удавалось, возвращались сюда, и образовывали собственные пары, тем самым продолжая дело родителей. Когда-нибудь и нынешние птенцы смогут последовать за взрослыми на рыбалку… во всяком случае, большинство из них, ибо нынешний год выдался не самым рыбным, и не всем детенышам хватало пищи. Выживали только самые эгоистичные, самые злобные и сильные – словом, те, кому хватало наглости раз за разом объедать своих родственников, набирая жирок, пока они голодали. Такова была их природа – возьми, пока дают, и бери столько, сколько влезет, пусть даже тебя под конец и затошнит от съеденного! А остальные… Ну, признаться честно, в этом отношении птенцы птерозавров ничуть не отличались от своих дальних родственников – современных хищных птиц, и любой перепончатокрылый малыш мелового периода был не более эгоистичен, чем современные орлята, порой съедающие своих братьев и сестер, под снисходительными взглядами родителей. Естественный отбор диктовал свои правила, так что младшему брату еще повезло, что он до сих пор был жив! И хотя старший немилосердно отбирал у него большую часть корма, время от времени заморышу еще везло, и мать или отец садились ближе к нему, успевая накормить его до того, как старший, заметив творящееся у него под носом безобразие, успевал до них добраться.
Для родителей, по хорошему счету, не было особой разницы, которого из детей им кормить, тем более, что кормить-то их оставалось очень недолго – всего несколько дней. После этого родительские инстинкты словно бы покинут пару тапейяр, и птенцы смогут хоть до хрипоты вопить от голода – ни мать, ни отец даже не почешутся ради того, чтобы их накормить. Первое время отпрыски еще продержатся на своих жировых запасах, но потом перед ними неизбежно встанет нелегкий выбор: либо помирать от голода, либо учиться летать. В основном все детеныши выбирали второй вариант, благо, инстинкты брали свое, и уже почти месяц, маясь от безделья в ожидании родителей, то один, то другой птенец резко взмахивал крыльями, проверяя свои еще слабые, еще не вполне окрепшие крылья – но, правда, пока что даже на волосок не приподнимаясь над землей. Полеты были еще впереди, и, проводив улетающего отца взглядом, младший птенец, в животе у которого голодно урчало, оставил старшего брата переваривать пищу в гнезде, а сам, цепляясь когтями за выступающие скалы, начал пробираться к краю утеса, внимательно поглядывая вниз. Его брата не интересовало ничто кроме еды, сна и бесконечного самоутверждения, но – мир был куда больше, нежели пятачок скалистой земли с растрепанным гнездом в центре, и, спустившись вниз по череде небольших уступов в скалах, молодой тапейяра с любопытством наклонился над зеленоватой водой, с шипением разбивающейся о прибрежные скалы.
Там, внизу – открывался целый мир… Тонкие плети коричневато-зеленых водорослей слегка колыхались под ударами волн, правда, почти не ощутимыми на дне, а серые скалы густо «поросли» небольшими ракушками, чем-то похожими на современных мидий. Сейчас створки раковин были приоткрыты, и вода свободно проникала внутрь моллюска, всасываемая через трубочки сифонов. Острые глаза птерозавра различали даже тонкие ниточки, которыми эти занятные животные крепко-накрепко прикреплялись к подводным камням, не позволяя воде уносить себя прочь, но, как он ни старался, никак не мог дотянуться когтем хотя бы до одной «мидии» - те определенно знали, где стоит селиться, а где – нет! Наступал отлив, и постепенно уровень воды понижался, обнажая верхнюю кромку скал – и сидящих на ней моллюсков, что, чувствуя перепад во влажности, постепенно захлопывали створки раковин, пряча нежные жабры от солнечных лучей. Тут же сновала и мелкая рыбешка, то и дело тыкавшаяся носом в основания раковин или в цепкие лучи странного вида морской звезды, ползущей по скале. Молодой тапейяра уже знал, что эта звезда – хищница, ибо не раз видел, как, наползая на, казалось бы, несокрушимую раковину какой-нибудь «мидии», она без особого труда раздвигала створки, и после этого от моллюска оставались только пустые скорлупки. Птерозавру нравилась эта звезда. Она была не столь подвижна, как его сородичи, но, в своем роде, она была такой же хищницей, причем весьма удачной – еще не было дня, чтобы звезда осталась голодной, и хотя каждая ее охота была похожа на предыдущую, скучающему птерозавру не надоедало за этим следить. Тут же сновала и небольшая серая акулка, но ее молодой птерозавр воспринимал скорее как еду – отец с матерью иногда приносили ему с братом сородичей этой малышки, и он знал, что, хоть у нее и не самое нежное мясо, зато оно очень питательно. И, в конце концов, к нему тоже можно привыкнуть.
Внезапно молодого тапейяру накрыла тень чьих-то крыльев, и он резко вскинул голову, ища источник опасности – но, как оказалось, опасностью тут и не пахло. Просто его колония делила эту скалу со своими меньшими родичами – тупандактилями, довольно-таки похожими внешне на тапейяр, но, тем не менее, различить родственников не составляло особого труда. Самец, что, словно бы зависнув на ударяющихся о скалу потоках воздуха, балансировал над линией прибоя, высматривая внизу добычу, был уже совершенно взрослым, и наверняка уже стал отцом, но – он был почти вдвое меньше, чем наш подросток. Но вот головной гребень – странная шутка природы! – у него был просто огромным, и на двух тонких костяных распорках крепилось кератиновое сооружение, размером куда больше головы самого ящера. Сезон размножения уже миновал, и яркие краски изрядно поблекли, хотя яркий, сочный алый фон еще был вполне различим и, надо сказать, выглядел довольно эффектно. Несмотря на кажущуюся величину и громоздкость, этот гребень ничуть не мешал своему владельцу в полете, и тот вполне ловко перетекал с одного потока на другой, едва шевеля крыльями, прежде, чем, внезапно застыв в небесах, круто спикировать вниз. Перепончатые крылья схлопнулись на манер зонтика, лишив тело опоры, и птерозавр грациозно «нырнул» к самой поверхности воды, и его клюв слегка коснулся набежавшей волны, после чего вновь взвился вверх, сжимая в пасти небольшую рыбку. Наш тапейяра проводил его, мягко говоря, голодным взглядом… впрочем, не он один. Другой тупандактиль, не такой удачливый, тоже заметил успех соплеменника – и тут же, словно хищный поморник, набросился на не успевшего проглотить рыбку охотника. Завязалась потасовка, и, пока два птеродактиля дубасили друг друга клювами, несчастная рыбка, отлетев в сторону, плюхнулась на каменный уступ, всего в каком-то полуметре от молодого тапейяры. Тупандактили отчаянно дрались, хлопая крыльями и пронзительно крича, им и дело не было до этой рыбки… а соблазн был так велик… Тапейяра наклонил голову и принюхался. Его глаза могли различить каждую чешуйку на тельце рыбки, каждый след от острого клюва тупандактиля, но все же он не решился, пока, наконец, не учуял ее – этот сладостный аромат моря, свежей крови и нежного мяса. Голодный желудок мучительно сжался, и, чуть слышно фыркнув, он полез вниз.
Надо сказать, это было довольно опасное предприятие – птерозавры не были особенно ловки на земле, и любое неверное движение могло отправить тапейяру в пропасть, но – голод все-таки пересилил чувство самосохранения, и, коготок за коготком, он приближался к лакомому кусочку. Волны яростно бились о камни, точно голодные звери, забрызгивая скалу, и в любое мгновение рыбку могла утащить вода, так что тапейяре стоило поторопиться – но он еще не совсем сошел с ума, чтобы лезть к цели напролом, и его когти методично проверяли дорогу, прежде чем уцепиться за оказавшийся прочным камень. Рокот моря все усиливался, и в конце концов даже крик тупандактилей растворились к в его мощном голосе, что, как ни странно, придало молодому тапейяре храбрости. До заветной рыбки оставалась всего пара шагов, но прямо перед тем камнем, на котором она лежала, «тропа», по которой пробирался наш птенец, обрывалась в клокочущую пропасть, не оставляя никаких шансов подобраться поближе. Юный тапейяра беспокойно затоптался, вытягивая шею и яростно принюхиваясь. Пахло солью, но время от времени порывы ветра доносили и чарующие запахи рыбы… ох, как она пахла! Если бы тапейяра мог, он бы, пожалуй, облизался, как кошка, но – природа не дала ему такой способности, и, вдоволь нанюхавшись, молодой самец, подобрав под себя задние ноги, приготовился прыгать. Надо сказать, в чем, в чем, а вот в прыжках птерозавры были не особо сильны – но, по крайней мере, это у них получалось лучше, чем бегать. Некоторые птерозавры умудрялись даже взлетать с земли, подпрыгивая в воздух, но – именно, что взлетать. И у них, в любом случае, была возможность избежать падения с помощью крыльев… Бедра молодого тапейяры напряглись, и, слегка покачав ими из стороны в сторону, он прыгнул. Все его тело вытянулось в струнку, сгибы крыльев выбросились вперед, и острые, загнутые коготки изо всех сил вонзились в уступ… но сила удара тела о камень оказалась слишком велика, и, сорвавшись, молодой тапейяра, кувыркаясь, полетел вниз. Его отчаянные вопли заглушил шум волн, а море уже широко разинуло свою синюю пасть с ослепительно-белыми, пенящимися клыками, чтобы поглотить молодого глупого птерозавра, так неразумно решившего сыграть в кошки-мышки с судьбой… но – не довелось.
Тапейяру спасла его удача – и парочка уступов, встреченных им по дороге, что несколько замедлили его бесславное падение, а потом и вовсе швырнули избитое тельце на ближайшей утес, мало что не выбив из него при этом дух. Вот уж, что называется, «повезло». Некоторое время молодой птерозавр просто лежал без движения, только разевая клюв, точно вытащенная из воды рыбы, пока, наконец, не нашел в себе силы перевернуться на брюшко… и тут же, испуганно пискнув, шарахнулся прочь, спасаясь от особенно высокой волны, что едва не сграбастала его мокрой лапой и не утянула за собой. Дрожа от ужаса, он съежился на этом крохотном пятачке камня, дрожа от ужаса, пока волны, одна за другой, пытались унести его прочь. Его крики тонули в грохоте воды, да и кому было дело до его воплей?.. Брат спокойно спал в гнезде, а мать с отцом были далеко… к тому же, вряд ли они подумали бы спасать своего несчастного отпрыска, даже если бы внезапно вернулись. В сознании птерозавров птенец, выпавший их гнезда, приравнивался к мертвому, и потому молодой тапейяра мог надеяться только на самого себя. Впрочем, он и сам скоро это понял, к тому времени уже успев и промокнуть, и охрипнуть. В конце же концов он просто понял, что никто ему помогать не собирается, и, влипнув в эту неприятную историю, ему придется рассчитывать только на свои силы. Либо же умирать… впрочем, умирать ему пока что не очень хотелось. И, более или менее придя в себя, он принялся искать путь наверх, исследуя когтями крыльев гладкий серый камень. Море ревело все ближе, прилив все еще продолжался, и соленые волны уже почти лизали задние лапы тапейяры, когда он, наконец, отыскал более или менее подходящую трещину, в которую сумел вогнать когти – и, зацепившись за эту ненадежную опору, подтянулся наверх, ища в камне следующую щелку.
Это было похоже на восхождение скалолаза, хотя, конечно, подходящей случаю экипировкой природа нашего героя явно обделила. Единственной его надеждой на спасение оставались давешние «летные» тренировки, развившие его грудную мускулатуру и мышцы передних конечностей, на которые сейчас и приходилась вся основная нагрузка. Ну же… это не так уж и… сложно! Зацепился… подтянулся… снова зацепился… Ветер трепал края перепонок, побуждая молодого птерозавра их расправить, но тапейяра упорно полз вперед, не желая повторно рисковать, медленно, но верно взбираясь вверх по, казалось бы, совершенно гладкой скале. Волны ревели и плевались брызгами, видя, что добыча уходит, но сделать ничего не могли, и казалось, что вот-вот упрямый детеныш все же спасется, добравшись до нижних уровней колонии… как вдруг раздался пронзительный свист, по скале метнулась стремительная тень – и молоденький тупандактиль едва не клюнул нарушителя в затылок, впрочем, тут же отпрянув в сторону и, оглушительно крича, закружив над тапейярой, хлопая крыльями. Из ближайшего гнезда ему эхом вторили его подружка и на редкость горластый птенец, сидевший под крыльями у матери. Видимо, у этой парочки в нынешнем году наступил первый сезон размножения, и, естественно, о своем малыше они радели чрезмерно, поэтому, увидев ползущего по скале молодого тапейяру, самец тут же набросился на него, стремясь отогнать от своего дома. Вот только отступать нашему герою было-то и некуда. Внизу – было море, а сверху на него налетал разъяренный тупандактиль, норовивший клюнуть чужака то в глаз, то в гребень. Молодой тапейяра терпел, продолжая карабкаться наверх, однако тупандактиль не отставал, и в конце концов, после одного особенно болезненного щипка, наш «скалолаз» не выдержал – закричав от боли, он замахал левым крылом, пытаясь отогнать надоеду. Тот, естественно, увернулся, но незапланированные движения вывели тело тапейяры из равновесия, и, отчаянно завопив, он вновь полетел вниз. Вот только на этот раз… падать пришлось с куда большей высоты!
Расправленные крылья ничуть не помогли – тапейяру лишь закрутило вокруг собственной оси, и он совершенно потерял ориентацию в пространстве, падая все ниже и ниже… пока внезапно свежий порыв ветра, отразившийся от скалы, не ударил в туго натянутую перепонку, подбросив юного птерозавра вверх, и, воспользовавшись своим шансом, наш герой все же сумел выправить полет. В нем просыпались древние инстинкты, порожденные самим временем – давным-давно, миллионы лет назад, когда первая рептилия наконец-то сумела оторваться от земли. Тонкие волоски на мембране крыльев чутко улавливали все движения воздуха, действуя, и мозг тапейяры неосознанно улавливал всю поступающую в него информацию, мгновенно формируя ответ с помощью движений мускулов и костей. Рваный, состоящий из отдельных судорожных взмахов полет постепенно выравнивался, превращаясь в мягкое скольжение, и вот уже, описывая в воздухе широкие круги, тапейяра начал подниматься вверх, не оглядываясь, пролетев мимо гнездовья тупандактилей – прямо к родным Пенатам. Брат все так же спал, чуть слышно посапывая во сне, и младший птенец, испытывая какое-то странное, бесшабашное чувство, круто спикировал вниз, после чего на расправленных крыльях проскользнул над гнездом, чуть заметно задев соню кончиком клюва… однако бедолага тут же вскочил, как ошпаренный, и спросонья попытался тяпнуть наглеца… однако – скорость не та! – младший без труда увернулся и, поднявшись повыше, закружил над гнездом, пока заспанный братец недоуменно крутил головой, никак не в силах сообразить, куда же делся его обидчик…
Пройдет еще с полмесяца, и второй птенец тоже поднимется на крыло. Вряд ли, конечно, это произойдет таким же волнующим образом, как у его брата, но, как только это случится, прошлая жизнь, легкая и беспечная, навсегда закончится для двух молодых тапейяр. Наступит новая глава в этой истории.
И крылья ветра понесут их навстречу их судьбе…

Конец.

[Bolo]

Рассказ хоть и суровый но с оптимистичным завершением Первый полёт...