[Аннаэйра]

"Аланка" - по-арабски значит "феникс", и именно так ученые назвали недавно обнаруженного ими в песках Сахары птерозавра. Перепончатокрылый, с шестиметровым размахом от кончика до кончика, этот исполинский ящер вряд ли был так уж похож на величественную ало-золотую птицу - но, вне всяких сомнений, существо это было примечательное. Так почему бы нам с вами не отправиться в его мир, существовавший девяносто пять миллионов лет назад?..

ДЕНЬ ИЗ ЖИЗНИ АЛАНКИ

Самец аланки, чуть слышно заворковав, чуть приподнялся на задних лапах, широко расправив крылья и запрокинув голову вверх, так, чтобы его остроклювая голова, точно копье, торчала прямо в небо. Огромные пятиметровые крылья распахнулись на полную ширь, демонстрируя простое, но эффектное сочетание цветов, состоящее из основного белого фона и яркой черной «обводки» по краю. И сизовато-голубое горло, да на фоне чистой лазури весеннего неба… очень красиво. Время от времени птерозавр запрокидывал голову еще дальше назад, его клюв раскрывался, и тишину утренних болот оглашал хриплый, пронзительный крик, больше похожий на скрип старой калитки. В этом году промашки быть не должно! В прошлый раз ему не повезло, и он припоздал на сезон спаривания, поэтому все лучшие гнезда оказались заняты, а ему пришлось довольствоваться какой-то развалюхой, сооруженной на куче тростника. Ему удалось привлечь самку, даже в такой невыгодной для себя позиции, но, тем не менее, произошло это гораздо позже, чем у других самцов, и его пассия позже всех сумела отложить яйца. Естественно, что это было «не есть хорошо», поэтому нынешний сезон размножения этот самец встречал едва ли не одним из первых. И крик его, точно райская песня, влек к себе прибывших на эти низменности самок.
Первой прилетела небольшая, изящная молодая самочка, что, покружив над гнездом и сделав вывод, что оно ей подходит, грациозно опустилась на соседнюю ветку, слегка расправив крылья и согнув шею в приветственном жесте. Вот только сам жених, кажется, не был в восторге от ее прибытия – и тут же, словно его кто укусил, бросился на нее, хлопая крыльями и норовя ударить клювом. А уж клюв у него был, надо сказать… Одним ударом такой пики он без труда нанизывал рыбку и даже небольших динозавров, что были недостаточно проворны, дабы вовремя удрать от его клюва, поэтому ничего удивительного, что бедная невеста тут же сорвалась в полет, мгновенно поднявшись высоко над гнездом, подальше от агрессивного самца, который, едва убедившись, что его драгоценному гнезду ничего не угрожает, тут же словно и забыл о происшедшем, опять расправив крылья и закричав, да так пронзительно!.. На отверженную самку этот крик подействовал, как магнит, и она предприняла вторую попытку приблизиться к гнезду… с тем же результатом. Самец был не виноват – его вел древний врожденный инстинкт защищать свое гнездо от чужаков, и пока что он пересиливал все прочие чувства – в том числе и тягу к продолжению рода. К счастью для самки, конкретно этот представитель ее племени был не из особо агрессивных, и уже на пятом подлете он лишь для порядка щелкнул клювом, а на шестой без возражений впустил ее в гнездо. Не особо пострадавшая во время всех этих гонений самочка восприняла внезапную благосклонность партнера, как само собой разумеющееся, и пара тут же начала собственно брачный ритуал.
Надо сказать, в отличие от многих других птерозавров, аланки не образовывали постоянных пар, и каждый год находили себе нового партнера. Этим объяснялась и большая агрессивность самцов этих ящеров по сравнению с самками, что, вообще-то, было не самым типичным случаем для мелового периода, и их малая привязанность к своим гнездам – куда уж тут привязываться, если едва ли не каждый год селишься в новом? – и довольно-таки простой ритуал, состоящий не из сложного, точно выверенного танца, а из просто покачивания и приседаний, в процессе которых партнеры исключительно демонстрировали то, что они здоровы и готовы продолжить свой род. Начал танец самец – резко раскрыв крылья, он слегка затрепетал ими, после чего так же резко сложил их, вновь застыв, как статуя. Самка повторила его движения, и некоторое время они попеременно демонстрировали ярко-белые нижние плоскости своих крыльев, после чего в танец вступили голову, и, запрокинув клювы, партнеры дружно начали постукивать половинками друг о друга, и этот звонкий перестук, чем-то похожий на клекот, понесся по болоту, подобно радостной песне, пока, постепенно распаляясь, сами аланки, сперва неуверенно, но потом все активнее и яростнее начали покачиваться с лапы на лапу, то пощипывая собранные ветки, то вновь начиная стучать клювами. Продлилось все это недолго, ибо целью этого «танца» было… как бы сказать помягче… в общем, таким образом птерозавры готовили себя к спариванию, и, едва решив, что невеста «готова», самец тут же перешел к действиям, взгромоздившись ей на спину. В течение еще нескольких часов он спаривался с ней, по меньшей мере, с десяток раз, а, когда он, наконец, успокоился, супруги тут же принялись за достройку гнезда.
Самец, враз растерявший всю свою былую агрессию, вел себя на удивление спокойно, как идеальный муж, да и самка уже не шарахалась от его клюва, когда, выбрав особенно приглянувшуюся ему веточку, он протягивал ее ей. Естественно, что большую часть «материала» самка тут же забраковала и выкинула вон из гнезда, ведь, по большому счету, они были нужны лишь в качестве символического дара, знака того, что самец готов обеспечивать свое семейство и нести на себе все супружеские обязательства. Вот и сейчас он покорно смотрел, как его пассия безжалостно вышвыривает лапами ненужные, с ее точки зрения, ветки – и тут же, расправив крылья, отправился добывать новые, пока она сама, клювом и пинками, не погнала его на болото. После того, как брачный альянс был заключен и подтвержден, самка вмиг почувствовала себя хозяйкой, и теперь самцу стоило вести себя примерно, чтобы новоявленная женушка не принялась его «воспитывать»… Расправив огромные белые крылья, гигантский птеродактиль без единого взмаха скользил над болотом, используя лишь воздушные потоки, а не собственную мускульную силу, и внимательно вглядываясь в зеленые заросли, ища сломанные ветки, коряги – словом, все, что могло пойти на постройку гнезда. Попутно, впрочем, не отказываясь и от мелких подарков судьбы, таких, как зазевавшаяся пресноводная черепашка, которая не успела даже опомниться, как острые щипцы схватили ее за лапу, а в следующее мгновение несчастная уже скользнула в глотку небесному хищнику, проделавшему все это на лету, с небрежной грацией – и ничуть не сбавляя скорости. После этого птерозавр почти лениво несколько раз взмахнул крыльями, чтобы набрать высоту, ибо полет над водой был чреват множеством опасностей – в этом болоте водились не только черепахи. Хватало тут и крокодилов, что буквально терроризировали мутные воды. Большинство из них питались рыбой, но встречались и настоящие монстры, для которых хрупкий птерозавр был всего лишь легкой закуской.
А, ну вот, пожалуйста… На сухом островке, прямо на голой земле, развалилась парочка шестиметровых «кроков», с удивительно забавными мордами. Создавалось такое ощущение, словно по этим самым мордам случайно проехался дорожный каток, превратив их в практически плоские «блинчики». Ибо само название этих забавных крокодилов – лаганозухи – с греческого переводится не как иначе, как… «блин-крокодилы»! Название, конечно, неординарное, но, как ни одно другое, подходило этим существам, которые в сознании аланки укрепились за выражением «огромные плывуны с плоскими мордами и острыми зубами». Он по опыту знал, что эти огромные многотонные чудища ему не опасны – ведь они были слишком неповоротливы, чтобы схватить ловкого, подвижного птерозавра, но, тем не менее, с ними следовало соблюдать осторожность, ибо даже неповоротливые с виду крокодилы были способны к резким, быстрым рывкам – что, в самом прямом смысле, каждодневно испытывали на себе местные рыбки… Лаганозухи были мастерами засадной охоты, и порой были способны без движения пролежать на дней водоема почти час, подстерегая неосторожную добычу, после чего – а-ам! – их «смешные» пасти распахивались во всю ширь, отправляя зазевавшуюся рыбину в бездонную глотку. Все это длилось не больше пары мгновений, после чего крокодил вновь залегал в ил, до следующей атаки. Такая методика позволяла им тратить минимум энергии на добычу пропитания, но, даже набив свое брюхо до отказа, эти рептилии не проявляли особой активности, предпочитая мирно валяться на бережку, под ласковыми лучами солнца. По сравнению с аланкой и ее сумасшедшим ритмом жизни эти громилы казались медлительными, как улитки, и даже в счастливую бытность холостяком, молодым и бесшабашным, он никогда не мог развлечься, наблюдая за этими существами, слишком огромными, чтобы его бояться, и слишком тугодумными, чтобы вести хоть чуточку более активную жизнь.
Куда более интересными в этом отношении были кемкемии – четырехметровые хищные динозавры, такие изящные, что скорее казались двуногим вариантом гепарда, чем типичным для мелового периода тяжелым, массивным плотоядным, вроде обитающих чуть к северу отсюда спинозавров и кархародонтозавров. Такое телосложение делало кемкемию довольно быстроногим бегуном, однако держалась она исключительно на окраинах болот, не заходя глубоко в топи, где вся ее скорость и ловкость сводились на нет. Впрочем, время от времени самец аланки замечал их темно-коричневые, в узких беловатых полосках спины и на «запретной земле», особенно во время сезонной засухи, когда подпитывающие окружающие равнины речки и ручьи пересыхали, и вода на болотах почти вся уходила в землю, позволяя наземным хищникам перемещаться по бывшим топям без особых проблем, тем самым расширяя свои оскудевшие охотничьи владения. Это были быстрые и опасные охотники, что заставляли птерозавров изрядно нервничать, и хотя самцы бесстрашно защищали свои гнезда от вторжения, набрасываясь даже на таких огромных, с их точки зрения, животных, тем не менее, случалось и такое, что особо пугливые молодые родители, несколько раз повстречав кемкемию у гнезда, просто бросали его, разлетаясь до будущего года. Порой – вместе с яйцами… К счастью, со временем они убеждались, что лазить по деревьям это чудище не умеет, а особым нюхом не славится, полагаясь, в основном, лишь на свое зрение, и, даже если гнездо располагалось где-нибудь в густых тростниках, прямо на земле, то, ежели его обитатели вели себя тихо, хищники могли просто пройти мимо, ничего не заметив.
Неподалеку от пролетающего птерозавра что-то заманчиво плеснуло. В ответ на слуховой раздражитель тут же проснулся желудок, напомнивший, что последние два дня ему почти ничего не перепадало, а такому грузному, активному летуну, как аланка, просто критически необходима пища! Естественно, что охота на пару мелких рыбок никак не мешала основной задаче птерозавра, и, мгновенно подправив курс, наш самец ринулся к зарослям, надеясь найти там достойную себя добычу. Его острые глаза внимательно обшаривали воду в поисках легкой, стремительной тени, означавшей потенциальную жертву, и, едва высмотрев впереди нечто продолговатое, он тут же бросился вперед, нацелив свой клюв-пику прямо на добычу… но – внезапно вода резко вспенилась, в ней на миг промелькнула грубая серовато-коричневая чешуя… и наш самец не успел даже опомниться, как молоденький, всего-то метра полтора в длину, длинномордый крокодильчик, отхряпав себе рыбной закусочки, уже ушел на дно – только его и видели. Раздраженно крикнув – воришка! – птерозавр, выглядев выброшенную крокодиловым хвостом двузубую ветку, тут же подхватил ее клювом и понес в гнездо. Самка встретила его недовольно, и, в качестве поношения, он получил чувствительный щипок в основание шеи, заставивший его крайне резво сорваться на очередной заход, подальше от раздраженной супруги.
Воздух нагревался все сильнее, и птерозавр без труда скользил над болотом на широко расправленных крыльях, не делая ни единого взмаха, и вскоре он уже забрался на огромную высоту, с которой все его владения смотрелись всего лишь причудливой мозаикой из переплетающихся голубоватых вен рек и речушек, постепенно объединяющихся воедино ради общего, совместного броска к уже не далекому морю, выглядевшему всего лишь неясной голубоватой полосой на горизонте… Наш самец никогда не видел моря, и его никогда не интересовало, а что это за полоса. Даже во время засухи, когда пищи становилось меньше, аланки всего лишь мигрировали вдоль побережья, следуя за уходящей водой, даже не думая предпринимать длительные путешествия в верховья реки – или к ее устью. Все, что они знали – это то, что, как бы ни было плохо, остаться на месте все же лучше, чем лететь неизвестно куда, и потому одним из немногих свидетельств природных перемен, которых так умело избегали крылатые ящеры, были группы траво-ядных динозавров, что, откормившись на сочных пастбищах побережья, возвращались обратно к речным истокам. Одним из самых примечательных таких путешественников был брахиозавр – огромный травоядный ящер, вдвое выше жирафа и весом свыше пятидесяти тонн, что проходил окраинами болот, не рискуя проносить свою исполинскую тушу по топкой земле. Лишь отбившиеся от стад, молодые и глупые особи порой забредали сюда, но судьба их, в большинстве случаев, была печальна – ведь свирепые хищники следовали за ними по пятам, а голодные зубастые пасти подстерегали у воды. Для болотных птерозавров это было хорошее время – отсев среди травоядных шел жесточайший, а способность к полету позволяло крылатым ящерам без труда обнаруживать туши дохлых «гостей», еще до того, как к ним начинали примериваться сухопутные хищники, и наш самец, чьи внутренние часы подсказывали, что уже стоит попытать счастья, без лишних угрызений совести свернул к краю болот, совмещая приятное с полезным – поиск корма с поиском веток.
Глаза птерозавров были не менее острыми, чем у современных птиц, и, даже находясь на большой высоте, самец аланки без труда различал внизу наимельчайшие детали местности, вроде ящерицы, греющейся на солнце, или разоренного крокодильего гнезда, пустующего под вывороченной корягой. И потому, само собой, впечатляющих размеров тушу, обрисовавшуюся на горизонте, он заметил сразу же – и, мгновенно изменив угол наклона крыльев, полетел туда… но, как оказалось, на этот раз его все же угораздило опоздать. Рядом с тушей уже вертелись сразу три кемкемии, впрочем, их заметно теснила пара дельтадромеусов – восьмиметровых ящеров, дальних родичей североамериканских цератозавров, что, ни на кого не обращая внимание, выдирали из чьего-то заляпанного грязью бока куски мяса. Должно быть, этот бедолага завяз в иле и не смог выбраться, однако ему пришлось ждать, по меньшей мере, пару дней, прежде чем чьи-то челюсти прервали его муку. Судя по размеру раны в брюхе, челюсти были ого-го какие! Нынешние хищники всего лишь подъедали остатки туши, но – это не делало их менее опасными, и аланка долго кружил над тушей, словно раздумывая, стоит ли идти на риск. Кемкемии явно не были поглощены едой, а это делало их чрезвычайно раздражительными, и садиться рядом с ними было чревато неприятностями… но – голод все же пересилил, и птерозавр, выгадав для себя относительно безопасное место на самой верхушке туши, начал заходить на посадку. Дельта-дромеусы, по самые плечи засунувшие морды в развороченное брюхо, никак не отреагировали на крылатое пополнение в составе банкета, а вот один из кемкемий, агрессивный молодой самец, тут же поднял голову и злобно зашипел, скаля зубы. Птерозавр, впрочем, сделал вид, что не заметил угрозы, тут же начав с интересом ковыряться в краю кровоточащей раны, выискивая лакомые кусочки. Кемкемии могли беситься сколько угодно – ближе подойти они не рисковали, опасаясь дельтадромеусов, а сам аланка специально выбрал это место, поближе к крупным хищникам, чтобы спокойно поесть.
Хотя, конечно, безопасность – ежели такая вообще существовала – была очень и очень относительной… но, знаете ли, когда у тебя под самым носом находится целый мясной рай, полный сочнейших кусков, за которые ты, в другое время, готов был бы кому-нибудь глаз выклевать… Это трудно. Как, впрочем, и какое бы то ни было противление соблазнам. Человек научился этому в процессе самопознания, ограничения своих желаний и инстинктов, а вот животные… им вечно приходится балансировать на тонкой грани между опасностью – и удовольствием. Выбрать приоритет … зачастую очень, очень нелегко, и, поглядывая на бесящегося кемкемию, аланка знал, что, сидя здесь и выщипывая куски мяса прямо на глазах у голодного хищника, он, в буквальном смысле, играет со смертью, ведь, стоит лишь ему допустить ошибку – и зубастый динозавр не замедлит воспользоваться своим шансом. Он ведь тоже ходил по грани… Как и источник его страха – пара дельтадромеусов, тоже не имеющая права называться самыми ужасными и свирепыми плотоядными раннемеловой Африки. Каждый из них был игроком в одной и той же игре… И наш аланка, внимательно наблюдая за кемкемией, не забывая, впрочем, пощипывать кусочки мяса, так увлекся этим делом, что внезапный порыв теплого, отдающего гнилью воздуха, окативший его до самых кончиков лап, явился для него полной неожиданностью – и, оглянувшись, птерозавр в полном оцепенении уставился на окровавленную морду дельтадромеуса, что смотрел на него, и длинные куски потрохов свисали из его ужасающей пасти, точно чудовищная бахрома…
К счастью для крылатого – тот опомнился первым, и, пронзительно закричав, взвился вверх, отчаянно хлопая крыльями, и тут же припустил к своему гнезду, навстречу очередной взбучке от явно заждавшейся муженька супруге. А дельтадромеус проводил его ничего не выражающим взглядом, после чего отправил в глотку кусок мяса и рыкнул на нетерпеливого собрата, что сунулся прямо ему под лапы. Тот зашипел в ответ, и некоторое время два динозавра буквально пилили друг друга взглядами, устанавливая лишь одним им понятные отношения в этой неустойчивой паре. А один из кемкемий, выгадав момент, умудрил-таки стащить себе ломоть мяса, и среди меньших хищников тут же разгорелся спор за добычу.
Ибо закон дикого мира гласит: спасайся, когда тебе грозит опасность – и рви и кусай, стоит лишь привередливой судьбе тебе улыбнуться.
Но всегда и везде – четко расставляй свои приоритеты.

Конец.

[Bolo]

Такой небольшой земной икранчик....