[Аннаэйра]

Обещанное продолжение... В самом деле - уже немного осталось. Уже немного...

* * * * *
«Ну де-е-е-ед! – в голос взвыли мои маленькие слушатели, когда я вновь замолчал, призадумавшись, - На самом интересном!»
«Правда? – я чуть заметно усмехнулся, хотя смешно мне не было, - А вы уверены, что хотите узнать, что было дальше?»
«Конечно, хотим! – переглянувшись, хором сказали они, - Мы хотим узнать, чем все закончилось!»
«Хм, - мне осталось лишь покачать головой, - А вы жестокие звери, котятки. Вы говорите, что хотите узнать, что случилось – а я вынужден это знать, ибо сам был участником тех событий. Немного несправедливо, правда?»
«Но… если ты не хочешь…»
Моя милая Перышко…
«Нет уж… раз начал, так закончу, - проворчал я, с трудом сдержав очередную ухмылки при той слитной волне облегчения, что донеслась от непоседливых братцев моей доброй внучки, - Тем более, мне, наверное, и самому станет легче».
* * * * *
Знаете, я не очень верю в такую штуку, как «везение», однако в тот день мне определенно и совершенно точно повезло. И когда, вместо пламени и раскаленных осколков, мое тело со всех сторон окутала вода – честное слово, я даже и не поверил сперва! Однако это была правда – не знаю, каким чудом, но вместо твердой лесной земли под нами оказалось небольшое, однако довольно глубокое озеро, в которое мы, собственно, и рухнули. Удар о воду был такой силы, что меня буквально оторвало от птичьей спины, и я отлетел прыжка на четыре, не меньше, прежде чем плюхнулся на мелководье, расплескав тучу брызг. Птица же осталась лежать почти на середине озера, затопленная более чем наполовину, и, судя по всему, даже не пыталась спастись, медленно погружаясь на топкое дно. При падении она завалилась на хвост, и теперь ее прозрачный нос торчал над водой, тускло сверкая на солнце… что прекрасно освещало маленькую фигурку бледнокожего, распластавшуюся внутри. Было не понятно, мертв он или просто потерял сознание, но, судя по всему, довольно скоро этот вопрос должен был решиться естественным образом, ибо плавать птица определенно не умела... «Ну, туда ему и дорога», - мелькнуло у меня в голове, и, морщась от боли, я кое-как поднялся на лапы, покачиваясь из стороны в сторону. Сердце, казалось, бухало так громко, что его должна была слышать, по меньшей мере, половина леса, а в груди что-то противно хлюпало – наверное, туда все же попала озерная вода, и некоторое время я просто стоял на месте, тяжело отфыркиваясь и передергиваясь всей шкурой, а когда все же открыл глаза и посмотрел вниз, то увидел на воде медленно расплывающееся красноватое облачко. Я, помнится, даже не придал ему особого значения – так, сплюнул досадливо, после чего, прихрамывая, направился к берегу – сросшимся переломам внезапное купание явно не понравилось. Земля здесь была довольно топкая, а сил у меня осталось не так уж много, так что я скорее брел, чем шагал, таща за собой целые шматы полусгнивших водорослей, казалось, тянувшихся за мной из самых глубин озера… словно бы кто-то – или что-то – решило во что бы то ни стало удержать меня здесь, на этом самом месте… но зачем?
«Что тебе нужно? – негромко и очень устало спросил я, все-таки остановившись и чувствуя, как предательски дрожат мышцы, - Я сделал все, что мог, и хочу отдохнуть… Пусти меня!»
«Нет».
«Пусти».
«Нет. Ты еще не закончил».
«Что? Что еще я должен сделать? Найти Нера'нак? Но она, наверное, где-то там, в лесу…»
«Нет».
«Тогда что? Или… или ты хочешь, чтобы я… - я аж задохнулся от своих мыслей, но, тем не менее, продолжил, - чтобы я спас этого… этого?!»
Ответом мне было молчание.
«Ты с ума сошла, - я постарался, чтобы это прозвучало как можно язвительнее, а получилось почти жалобно, - Как же ты не понимаешь… Ведь он враг! Он один из них! Он бледнокожий!»
«Как и твоя подруга, Ева».
«Но как же можно их сравнивать?! Она другая! Она не такая, как они!»
«Однако разве ты с самого начала разглядел в ней ее доброту? – не без иронии продолжил все тот же несносный голос, что так назойливо докучал мне, пока я лежал, обездвиженный, в глухом лесу, залечивая свои раны, - И не ты ли рычал на нее, не видя в ней ничего хорошего, пока она своими действиями не доказала тебе, что ты был неправ? Так что давай не будем лгать, по меньшей мере – самим себе. Или же Ева, лечившая тебя наперекор всем убеждениям своих соплеменников, так тебя ничему и не научила?!»
В ее последних словах прозвучало отчаяние… Тухлятина, тухлятина, тухлятина! А ведь я знаю, что она права. И от этого на душе только паршивее… Словно почувствовав мои сомнения, птица начала крениться, вот-вот собираясь окончательно уйти под воду, и я, наконец, решился – плотно зажав дыхала складками кожи, я направился в воду. Сперва мерным шагом, но потом я и сам не заметил, как сорвался на бег, в целом ворохе брызг ворвавшись на глубину. Наш народ не славится, как хорошие пловцы – чай, и без нас довольно жизни под водой! – но в тот день я плыл так, словно, по меньшей мере, от того, успею я или нет, зависела сама моя жизнь, и я выжимал из себя последние силы, боясь опоздать… К тому времени, как я добрался до середины озера, птица уже едва виднелась над водой, медленно, но верно погружаясь вниз, и лишь жалобно загудела, когда я, рыча, зацепился за ее бок и, перебирая лапами, направился к переднему концу, вбивая когти во вмятины на изрядно покореженной броне. Пока что вся эта образина, на деле оказавшаяся не живее камня, еще держалась на плаву, но я не рисковал залезть к ней на спину, чтобы проверить ее на прочность, а сил, чтобы нормально плыть, у меня уже просто не было, так что до переднего края я добрался нескоро. Как ни странно, но прозрачный купол, заменявший птице глаза, был все еще цел, хотя и изрядно побит, и сквозь какие-то невидимые мне щели внутрь медленно, но верно просачивалась вода. Сам же бледнокожий обмяк, точно игрушечный, сидя на своем месте, и по его лбу медленно стекала струйка крови, однако он был еще жив – на его шее отчаянно билась тонкая жилка. С трудом подавив в себе сожаление – а мог бы и сдохнуть! – я, одной лапой покрепче зацепившись за бок птицы, второй со всего размаху ударил когтями по куполу. Первый удар он еще выдержал – только прогнулся, покрывшись тонкой паутинкой трещин, после второго затрясся, как в лихорадке, а третьим я разнес его вдребезги. Внутрь тут же хлынула вода, и птица начала стремительно погружаться на дно, но я оказался быстрее – и, сунув внутрь голову, зацепил бледнокожего за одежду, буквально выдернув его наружу. Прохладная ванна определенно пошла ему на пользу – во всяком случае, обморока как не бывало, и мне осталось лишь сдавленно рявкнуть, когда этот сумасшедший мало что не вывихнул мне челюсть, со всей дури рванув куда-то в сторону. Судя по всему, перепугался он до смерти, но вот конкретно в тот момент его душевное состояние волновало меня меньше всего, а вот факт, что этот придурок мало что меня не искалечил – задел, и я, не долго думая, швырнул этого любителя подраться в воду – раз такой боевой, то пусть сам и плавает! – после чего прыгнул следом… Вернее, попытался прыгнуть, ибо внезапно что-то дернуло меня за левую переднюю, заставив неуклюже перевернуться в воздухе и со всего размаху приложиться спиной о воду – и о металлический птичий бок. Удар получился неслабым – меня на несколько мгновений попросту выбило из окружающего мира, и очнулся я уже по самое горло в воде. Взвыв от ужаса, я что было сил попытался вырвать лапу из зажавших ее тисков, но держало крепко, продавив кожу и плоть почти до самой кости – благо хоть, из-за воды я почти не чувствовал боли. А вскоре вообще утрачу потребность в чувствах.
«Глупо как-то получилось, - успел подумать я, пока птица медленно погружалась на глубину, теряя пузыри воздуха, а я мерно, с какой-то тупой настойчивость, продолжал дергаться в ее цепкой хватке, - Вот так умереть, а? А ведь на моем месте должен был быть тот бледнокожий… Что, совесть, ты довольна? Ведь вышло-то по-твоему, верно? Вот и любуйся. Я утону и сгнию на дне этого озера, а бледнокожий… Да, кстати, а где он?»
Последняя вспышка интереса заставила меня на мгновение прервать свои бесполезные потуги, и, вывернув шею, я поискал взглядом своего спасенного. На берегу нет… Неужели не доплыл? Вот по-дурацки же получится, если он тоже погибнет. А, впрочем…Вытянув шею, я полной грудью набрал воздуха – как мне тогда показалось, в последний раз – после чего, зажмурив глаза, вновь забил лапами, изгибаясь всем своим телом, как выброшенная на берег рыба… Я ведь так не хотел умирать! Меня, знаете ли, до сих пор в дрожь бросает, как вспоминаю то дикое, то ничем не замутненное желание жить, которое захлестнуло меня там, в воде, когда уже казалось, что надежды нет, когда я вцепился зубами в эту проклятую птицу, раня себе десны и выпуская на свободу драгоценный воздух… Я умирал – но все равно сражался до последнего, преодолевая боль и отчаяние, как только умеют черные охотники, не привыкшие ждать милостей от судьбы и собственными когтями выцарапывающие у нее свою удачу! И даже когда в глазах у меня потемнело, а из ставших невообразимо тесными легких с громогласным бульканьем вырвались последние остатки воздуха – я не забился в отчаянии, не потянулся к ускользающему от меня призрачному свету – нет, я лишь еще яростнее вонзил зубы, и в металл, и в собственную лапу, застрявшую в нем… будь у меня чуть больше времени – и я бы отгрыз ее! – однако мои челюсти мне уже не служили, и я лишь успел почувствовать на языке солоноватый привкус собственной крови, как… как вдруг в металл рядом с моей лапой вонзилось что-то твердое, и, с трудом приоткрыв мутнеющие глаза, я с трудом разглядел рядом с собой чью-то маленькую расплывающуюся фигурку…
Дальнейшее действо, признаться честно, я припоминаю с трудом, ибо находился на какой-то зыбкой грани между явью и забытьем, поэтому по-настоящему очнулся только когда уже, еле перебирая лапами, брел по мелководью, низко опустив голову и с каждым мучительным, режущим легкие вдохом выталкивая наружу целую пригоршню воды. Хватило меня ненадолго – едва добравшись до более или менее сухого места, я тяжело рухнул на бок, высунув язык и с каким-то болезненным наслаждением слушая, как где-то вдалеке сварливо переругиваются жалохвосты… и почему это я раньше считал, что у них противные голоса?.. Постепенно начали возвращаться и другие звуки – едва различимый шепот воды, легчайшую песню ветра, запутавшегося в древесной листве, тяжелые шлепки падающих капель влаги… а еще – хриплое, какое-то натужное дыхание у самого моего бока, прерываемое неразборчивой руганью. Как будто я мало ее наслушался, пока сидел в клетке! Но, как ни странно, сегодня она раздражала меня куда меньше, чем обычно. Наверное, потому, что тоже служила веским доказательством того, что я еще жив… В уголках глаз у меня задрожали слезы – наверное, туда попали мелкие песчинки, хотя я не чувствовал боли – и я медленно сморгнул их, заставив две соленые капли стечь вниз по щекам, после чего так же медленно, нехотя повернул голову, скосив взгляд на двуногого, что полулежал рядом, прислонившись спиной к моему боку. Лица его я не видел – половину его закрывала странная блестящая нашлепка, длинной трубкой соединенная с коробочкой на поясе – она, собственно, и издавала те самые хрипящие звуки – но по голосу понял, что он сейчас в явном… как бы это сказать… расстройстве чувств. Ну да, он спас меня. Попутно, правда, едва не сломав мне пальцы – но спас же! А вот теперь, видимо, до него только что дошло, кого именно он спас… Естественно, что у него теперь в голове полный бардак, и он пытается во всем разобраться! Мои губы тронула легкая ухмылка, что через пару мгновений переросла в известную гримасу, и, не в силах больше сдерживаться, я громко зевнул – челюсти зловеще лязгнули, заставив бледнокожего вздрогнуть и выпрямиться, после чего он, наконец, взглянул мне в глаза.
Столько лет прошло… А я до сих пор помню его взгляд. У него были потрясающе светлые, бледно-бледно-голубые глаза – никогда еще таких не видел! – с чуть расширенными черными зрачками, и они смотрели на меня выжидающе – так же, как я смотрел на него. В них мешались недоумение, боль, страх…
Я словно бы видел в них самого себя.
И когда бледнокожий осторожно протянул ко мне раскрытую ладонь – я не отпрянул в ужасе, только щитки на затылке слегка затрепетали, издавая тихий шорох. По-моему, звук был не очень-то страшный, однако от скул этого парня отхлынула последняя краска, и губы совсем обесцветились – но рука не дрогнула, когда дрожала в паре коготков от моих челюстей… А ведь он не мог не видеть, какие там зубы! И наверняка ему было страшно. Очень страшно… Так почему же он не бежал от меня, объятый ужасом, ведь я был так не похож на него самого?
Быть может, потому, что, несмотря на все внешние различия, он тоже видел во мне… ну, если не брата – то хотя бы родственную душу? Ведь он дышал – так же, как и я. Ведь у него в груди билось такое же сердце. И в его глазах светился огонь жизни – он тоже был живым!.. Тоже был… Мои веки устало сомкнулись, и я молча качнулся вперед, прижавшись оголенной кожей к его ладони. Теплая… Сердце у этого парня колотилось, как бешеное, глуша меня своим перестуком, и в воздухе витал кисловатый запах страха, но он меня совершенно не смущал – подумаешь… Я бы больше обеспокоился, если бы этот иномирянин меня совсем не испугался – решил бы, что он, в своих странствиях между звездами, видел зверя пострашнее! А уж этого я бы точно не стерпел… Одновременно с этим я внезапно вспомнил, в каком я сейчас виде – мокрый, грязный и измученный – так что последующая моя реакция была вполне объяснима, и хриплый, булькающий хохот, зародившийся где-то глубоко в груди, промчался по горлу, вырвавшись наружу клокочущим рычанием, вознесшимся до самых небес. Признаться честно, я и сам не ожидал от себя подобного, и не был бы удивлен, если бы бледнокожий испугался, но – как же, от него дождешься… Мог бы хотя бы ради вежливости!.. А он просто засмеялся в ответ. Совершенно чисто и открыто, и так, что я невольно затаил дыхание, слушая этот смех. Ведь я понял… не смотря на все различия… сходства все-таки больше. Ведь самое главное – мы умеем слышать смех друг друга. Мы умеем смеяться вместе. А все остальное… поистине – не так уж важно. И когда из лесной дымки, примяв копытами влажный серебристо-зеленый мох, показались два гребнешея с всадниками на широких спинах, то мы оба совершенно спокойно посмотрели на них, и я даже не подумал оскалить клыки, а он – схватиться за оружие – да и как можно было? Ведь они тоже были живые…
«А ты стал гораздо мягче».
«Правда? Странно, а я не заметил».
«Правда. Раньше ты… ты был совсем другим».
«А это хорошо или плохо?»
«Это здорово, - тонкая рука обняла меня за шею, проведя теплой ладошкой по испещренной глубокими вмятинами броне, - Раньше ты… ну, прости, конечно, но ты частенько вел себя как большой вспыльчивый котенок, который хоть и может показаться взрослым, но на самом деле, в душе…»
«Я понял, - улыбка далась нелегко, так что пришлось «доносить» ее глазами, - А теперь, получается, я выгляжу взрослым не только внешне?»
«Получается, что так. Но мне нравится. Я бы даже сказала, что теперь ты стал гораздо… мудрее, чем раньше. Ведь ты не стал его убивать…»
«Да какая уж тут мудрость, - осталось лишь слегка пожать плечами, - Про-сто… просто я понял, в чем ошибался. Я ведь раньше на всех этих бледнокожих смотрел, как на одинаковых, и относился к ним предубежденно, не взирая на здравый смысл. Но потом ты привела ко мне Еву, и она сумела разбудить во мне первые сомнения… а потом ты же познакомила меня с Джоном, и я узнал, что им, как и нам, ведомы благородство и любовь… И когда я смотрел на этого парня, тонущего вместе со своей птицей, я просто подумал, что, вдруг, у него тоже есть сестра, которая наверняка его любит…».
«Я же говорю – ты стал мудрее, - в ее глазах засветилась нежность, за которой угадывалась легкая грусть, - Многим из нас требуются годы, чтобы осознать то, что ты понял всего за несколько дней, а кое-кому не достаточно и всей жизни. Ты усвоил важный урок, вот что я тебе скажу».
«И даже не один», - я даже попытался засмеяться, но мое измученное тело тут же напомнило о себе – я поперхнулся и подавился тяжелым, хриплым кашлем, до боли раздирая им легкие. Жестокая судорога сотрясла меня до самых кончиков пальцев, и я невольно согнулся дугой, почти коснувшись мордой земли. Я успел закрыть свои мысли от Нера'нак до того, как ее накрыло волной боли, но, кажется, она и так поняла, что мне несладко – я ощущал ее прикосновение все время, пока длился приступ, и, едва подняв голову, тут же встретился с ней глазами.
«Ты сам не захотел воспользоваться помощью», - прочел я в ее укоризненно-обеспокоенном взгляде.
«Извини, но у меня еще сохранилась гордость», - я в ответ лишь красноречиво закатил глаза, как назойливую муху, отгоняя зрелище себя любимого, разлегшегося на огромной волокуше, которую тащат за собой два хрипящих от ужаса гребнешея… Только через мой труп! А пока я могу двигаться – я буду идти на своих собственных лапах, и пусть только кто-нибудь вякнет, что я меня хоть капельку дрожат колени! Тем более… немного уже осталось.

Продолжение следует...

[Аннаэйра]

На заметку: следующая часть, скорее всего, будет "эпилогом" - то есть, не полноценной, пятистраничной, а поменьше. Постараюсь выложить в ближайшее время, хотя, как известно, заканчивать историю куда тяжелее, чем начинать...

[ZhAk]

Здорово! Ждём подолжения

[Торук Макто]

Спасибо! Жду следующую часть.

[Аннаэйра]

Ну, на этот раз, надеюсь, ждать придется не так долго... Мне уже и самой хочется закончить эту историю.

[pandorskiy kot]

Да-да, ждеммм

[Martian]

А вот мне не хочется, чтоб ты ее заканчивала, уж боьно нравится эта история.
Но я вот что-то не понимаю - а во время его приключений, как же Ева, где она?

[Торук Макто]

Марти, ты внимательней читай.

[Аннаэйра]

Марти, а в предыдущих частях?.. Ева осталась с теми На'Ви, что спасли их от второго винтокрыла.

[Аннаэйра]

Кстати, Народ, очень хочу задать один важный для меня вопрос: мне тут кое-кто намекнул, что, дескать, у меня все рассказы по Пандоре однотипные, дескать, я заставляю всех своих героях старадать, испытывая от этого почти садистическую радость, после чего, в самом конце, внезапно всех спасаю и рисую "хэппи-энд". Это действительно так?.. Только отвечайте честно, пожалуйста! Для меня это очень важно.

[ZhAk]

Аннаэйра (03 мая 2011 - 04:57) писал:

Кстати, Народ, очень хочу задать один важный для меня вопрос: мне тут кое-кто намекнул, что, дескать, у меня все рассказы по Пандоре однотипные, дескать, я заставляю всех своих героях старадать, испытывая от этого почти садистическую радость, после чего, в самом конце, внезапно всех спасаю и рисую "хэппи-энд". Это действительно так?.. Только отвечайте честно, пожалуйста! Для меня это очень важно.

Нет, поскольку это рассказы о животных. А если в них кто-то в конце выпиливается, то такой рассказ несёт в себе негатив, а этого не нужно.
Тут можно просто пойти дальше - написать повесть, например. Ввести несколько линий повествования, может, даже, описать жизнь не одного поколения. Однако, это очень большой труд.
...Но труды не пойдут прахом, если возмёшься
Моё мнение таково.

[Торук Макто]

Ну-ну, помню, на Аватар так же наезжали... Аннаэйра, всё у тебя хорошо.

[pandorskiy kot]

Кота все устраивает, а всякого негатива и в жизни полно, пускай не бухтят, ишь, тоже мне

[Торук Макто]

Ну если что-промоем моск черепную коробку.

[Дозорный]

Хм... не думаю. Был бы подобный рояль в кустах с чудесным спасением - вряд ли я это пропустил. ТАк что пиши дальше, не отвлекайся)

[Аннаэйра]

А разве у меня тут - не рояль на рояле?.. По-моему, я только и делаю, что сперва загоняю героев в жуткое болото, а потом ВНЕЗАПНО подсовываю им веревку, или камень под лапы, или доброго торука над головой...

[Торук Макто]

Аннаэйра, да всё хорошо у тебя Всегда найдутся те, кому что-то не понравится. Пиши как Видишь, как тебе нравится.

[Аннаэйра]

Всем, кто ждет и верит: не сегодня - завтра. Осталось дописать только самый-самый конец. А это-то как раз самое сложное!

[Торук Макто]

Ждем, ждем... Помогу щас тебе... энергией...

[Аннаэйра]

Ну что... подошло время для окончания моей истории. Благодарю всех, кто поддерживал меня, кто верил в мое творчество и заставлял меня верит в себя... Спасибо, братья и сестры. За все.

К вечеру тучи немного рассеялись, и свет заходящего солнца, пробивающийся сквозь легчайшую дымку облаков, заливал лес призрачным кроваво-красным сиянием, но, чем ближе мы подходили к Колодцу Душ, тем темнее становилось вокруг. Деревья в этой части леса были гораздо старше, чем я мог себе представить, и их густые кроны плотно переплелись между собой, а земля была испещрена запутанным рисунком узловатых корней, тянущихся во все стороны, точно гигантская паутина, центром которой было то самое место, к которому мы сейчас направлялись. Колодец Душ. Сам я никогда там не был, но слышал достаточно, чтобы понять, насколько это особенное место, Сердце Леса, о котором мой народ уже не одно поколение рассказывал легенды… Именно там умер самый первый Зверь, напоивший своей кровью единственное живое существо, которое успел узнать, и его любовь до сих пор согревала глубокую впадину в земле, на дне которой стоял давно уже выросший, окрепший росток, превратившийся в скрючившее от старости Древо, давшее начало всему живому в этом мире... Колодец встретил нас плотными сумерками, оживляемыми лишь призрачным зеленовато-голубым сиянием древесных корней, подобно струям водопада стекавшим по отвесным каменистым склонам, пульсируя в такт дыханию На'Ви, что сидели внизу, склонив головы и связав свои косы с корнями Древа. Сам же матриарх всего сущего казался странно умиротворенным, и ни единый порыв воздуха не тревожил плотную занавесь из длинных розовато-лиловых ветвей, спускавшихся почти до самой земли… до плоского каменного алтаря, на котором стояла одинокая На'Ви, у ног которой, свернувшись в позе зародыша, лежали два совершенно разных тела – мучительно знакомая синекожая девушка, похудевшая и побледневшая со времени нашей последней встречи, и другая… маленькая, хрупкая, почти прозрачная и невесомая, точно мотылек… настоящая Ева.
Мои глаза потеплели от нежности. Можете пинать мое воображение, но ведь я же представлял ее совсем по-другому! Едва узнав, что она – сноходец, я тут же нарисовал в своем воображении высокую, статную девушку со светлыми, цвета солнца волосами, отражавшими ее доброту – и бездонными, голубыми, как небо, глазами, что сумели бы вместить в себя хотя бы толику глубины ее души… Я ждал, что даже внешне она должна была быть сильной, под стать той силе, что скрывалась в ее сердце, но… Мне осталось лишь усмехнуться. Вот уж правда, что внешность обманчива! Конечно, бледнокожие вообще не кажутся особо крепко сложенными – как может казаться крепким существо, не достающее тебе даже до плеча?! – но Ева оказалась маленькой даже по меркам своего народа, а ее тонкие руки и бледная кожа только добавляли ей нежной, какой-то детской беспомощности, заставлявшей меня невольно ежиться. Она не призывала к защите – она ведь попросту ее требовала, и мне с трудом удавалось себя сдерживаться, чтобы не броситься вниз, не схватить эту девушку и не заслонить собой, уберегая от всех опасностей, что могли таиться во мраке ночи – и неизвестности, которой постепенно наполнялся Колодец, словно закручивая воздух тугой воронкой. Где-то в сумерках мерно, подобно стуку звериного сердца, били невидимые барабаны, и этот нестрашный, в общем-то, звук добавлял ко всему происходящему какой-то особенной жути, заставлявшей меня чувствовать себя не в своем логове. Признаться, я чуть было не поддался слабости и не прижался всем телом к Нера'нак, дрожа, как котенок – но к тому времени девушка уже успела спуститься вниз, в Колодец, чтобы присоединиться к своим поющим соплеменникам, и я облегченно выдохнул сквозь стиснутые зубы: пронесло… Может, мне и страшно, да только я скорее лапу себе откушу, чем кому-либо в этом признаюсь! И потому я лег, я буквально вжался весь, от хвоста до подбородка, в прохладную почву, словно бы и не изведавшую солнечного тепла, чувствуя, как она слегка подрагивает, словно тоже слыша этот барабанный бой и зная, что должно вот-вот случиться… Что?!
Я уже не мог сдерживаться, и легкая дрожь, зародившаяся где-то в недрах живота, заколотила меня всего, словно бы ручная молния бледнокожих каким-то невероятным образом добралась сюда, пронзив мышцы и заставив все пластины брони подняться дыбом. Мои глаза были плотно закрыты, но мне и не нужно было их открывать, чтобы разглядеть призрачное сияние, пробивающееся даже сквозь опущенные веки… подобно стремительным ручейкам, стекающееся со всего Леса и устремляющееся к подножию Древа, полыхавшего, точно зажженный факел, от основания до вершины. Оно и вправду было центром, средоточием жизненной силы, что бурлила вокруг него, закручиваясь бешеным водоворотом, по капле собранная ото всех существ в Лесу, маленьких и больших, сильных и слабых, красивых и безобразных. Их чувства, мысли и воспоминания собрались здесь, формируя Древо Душ, и они были этим Древом, а оно было ими, и, если внимательно приглядеться, то в сплетающемся сиянии его ветвей можно было заметить то могучую линию крыла огнекрылого, то изящную шею шестинога, то крутую спину двурога, а то и занесенную для удара когтистую лапу, подозрительно похожую на мою собственную… Души всех живых существ, когда-либо существовавших в этом мире или которым только предстояло в нем родиться, танцевали под какую-то неслышимую мне музыку, и табун несущихся во весь опор гребнешеев, не останавливаясь, проносился сквозь стаю выслеживающих добычу ночных певцов, а ныряющий в воздухе пестрокрыл кончиками когтей едва не касался кружащих в хороводе На'Ви и… Джон? Ева?!.. Нет, нет, нет! Мои глаза потемнели от боли, и, жалобно взревев, я, не раздумывая, бросился за ней. Я был готов к тому, что не смог пошевелиться – и собирался силой заставить свое тело сорваться с места; я был готов к тому, что любое движение причинит мне ужасную боль – и принял бы ее без содрогания! – но мышцы мои без лишних возражений вздулись тугими клубками, спина согнулась дугой, а загнутые когти вонзились в густой мох, за мгновение до того, как мощный толчок всех шести лап отправил меня в полет. Я и сам удивился тому, как легко это у меня получилось, и лишь вытянув вперед лапы я понял, в чем дело – когда разглядел танцующих духов сквозь собственные пальцы… когда я понял, что сам свечусь вместе с ними… Поворачивать назад было уже поздно, и я не стал долго раздумывать – прижав щитки к затылку и оскалившись, я, подобно разящему клыку, вонзился в скручивающуюся воронку, мгновенно исчезнув в ней с головой. Именно «вонзился» - мне словно пришлось прорвать некую невидимую пелену, отделявшую их мир от нашего, и в тот же миг безумный хоровод духов закружил меня в танце, поднимая все выше и выше над землей.
Цвета, запахи, звуки – они ворвались в мою голову, сметая все на своем пути, как бушующая горная река, сама не осознающая своей силы, и я был всего лишь жалкой щепочкой, которую легко тащили вперед ее могучие волны… Я бежал по лесу, выслеживая добычу, я парил в облаках, играя на воздушных потоках, я мчался во весь дух, поднимая за собой тучи пыли… Видения сменяли друг друга нескончаемым потоком, и на какой-то момент я был полностью сбит с толку, раздавлен и поглощен нахлынувшими на меня ощущениями, так что мне стоило немалых усилий удержаться на одном месте, как трепещущего мотылька между сомкнутыми лапами, уберегая свое собственное «я» от множества других, раз за разом заполоняющих мое сознание. Я чувствовал себя лакомой добычей… хотя нет, хуже – я был крохотным цветочком, росшим на пути несущегося стада, и теперь, чувствуя чудовищную земную дрожь, я изо всех сил цеплялся корешками за крупицы почвы, но обезумевшие животные, ничего не замечая, бежали мимо, и каждое из них было способно, не заметив, меня растоптать… Я был им безразличен, этим духам – я был одним из них, и они даже не замечали моего присутствия, проносясь мимо, так что в конце концов я уже даже кричать не мог – мой голос был писком котенка, пытающегося пересилить стаю жалохвостов, и в конце концов, оглушенный и обессилевший, я просто опрокинулся куда-то вниз, медленно, раскинув лапы, начав опускаться к земле, устало прикрыв глаза. Как же я тогда устал!.. Перед глазами у меня все плыло, и сперва я решил, что просто плачу, но, приглядевшись, понял, что дело не в этом – мои лапы и впрямь дрожали, как отражение на воде, то расплываясь, то вновь собираясь в единое целое. Как странно… Духи все так же проносились мимо, как будто спешили куда-то, и я молча смотрел на них сквозь прозрачные, мерцающие веки, что светились все слабее и слабее… как вдруг мое гаснущее сознание уловило нечто знакомое среди вереницы душ, и, едва ли не силой заставив себя сосредоточиться… я едва успел увидеть высокого стройного На'Ви, что бежал во весь дух, крепко держа за руку смеющуюся девушку, едва поспевавшую за его широкими шагами…
Ева…
Стой… не надо. Не уходи…
Я не думал, как побегу за ней. Я не «собирал последние силы», не «скручивал волю в кулак». Не до того мне было, право… Ева уходила, все выше и выше, а я был единственным, кто мог позвать ее назад, и только это, единственное, имело для меня значение. Ева не должна была умереть. Джон этого не хотел. И Нера'нак. И я тоже. Она была нужна мне, живой, и я не собирался так просто ее отпускать. Еще не время… Еще не время! И, знаете… это был не стон. Не вой. Не плач. Этот звук был куда более жутким, полный скорби и ярости, полный силы и тоски… это был крик самого моего сердца, и я даже не сразу понял, что это я кричу… пока тонкие, тоньше волоса нити, словно бы сплетенные из моего крика, не ринулись ввысь, подобно пучку солнечных лучей, расходясь сияющим веером. Духи без малейшего труда проскальзывали сквозь эти нити, не задерживаясь ни на шаг, но этот призыв был предназначен для одной-единственной, совершенно особенной души, и она не могла его не услышать… И даже на таком расстоянии, уже расплываясь легким туманом, я сумел разглядеть, как эти лучи ее настигли… Лицо Евы исказилось, словно бы от боли, и улыбка умерла у нее на губах – увидев это, я и впрямь мало что не заплакал! – но потом глаза ее широко распахнулись, как будто она внезапно вспомнила что-то очень важное, и она медленно, словно не в силах поверить, оглянулась назад, ища кого-то взглядом… Я даже не пытался привлечь ее внимание, спокойно продолжая лежать на своем месте, но она меня все равно увидела – и, сдавленно вскрикнув, тут же бросилась ко мне. А я даже не смог подняться ей навстречу… Впрочем, ее это, кажется, совершенно не смутило, и она крепко обхватила меня за шею, спрятав заплаканное лицо.
«Ева…» - прошептал я.
«Я… умерла, да?» - спросила она, не открывая глаз, хотя ее худенькие плечи сгорбились, словно она старалась спрятаться от чего-то страшного.
«Нет».
«Но ведь… но ведь это не наш мир!»
«Верно. Это переход».
«Переход?»
«Ну, На'Ви называют его «Глазом Эйвы», а мы – переходом. Это… что-то вроде пути в Эйву. Воссоединение с тем, чем мы когда-то были».
«Я не понимаю…»
«Да я, честно говоря, и сам толком не все осознаю. С этим тебе нужно к Нера'нак обращаться... Может, пойдем к ней?»
«Пошли», - тихо прошелестела она, с едва различимой дрожью в голосе, и я чуть заметно улыбнулся.
«Не волнуйся. Все будет хорошо».
«Но… Джон… почему? Почему?»
«Он хотел, чтобы ты жила, - прошептал я еле слышно, - Он отдал жизнь, чтобы спасти тебя. Не преуменьшай его жертву, Ева. Он умер счастливым».
«Но так не должно быть, - на ее глазах задрожали слезы, - Почему я? Мама, папа… Джон… Почему я? Почему они оставили меня… совсем одну?!»
«Ты никогда не будешь одна. Никогда, слышишь? Твой маленький Джонни всегда будет рядом… так же, как и я, - я обнял ее своими прозрачными лапами, - Если я последовал за тобой сюда – думаешь, я так просто тебя брошу?! – ответа не последовало, и, постаравшись фыркнуть как можно насмешливее, я заметил, - Ага, размечталась! Так просто ты от меня не избавишься!»
«Братик… - ее глаза вновь стали влажными, - Братик милый…»
«Просто не забывай об этом, и все будет хорошо, - я ласково лизнул ее в самый кончик носа, как котенка, после чего одним текучим движением поднялся на ноги, чувствуя некий странный прилив сил, - Мы всегда будем рядом, поддержим и поможем. Ты не будешь одна, и мы вернемся вместе, слышишь? Вместе!»
«Вместе», - эхом повторила она, крепко обнимая меня за шею, и, так и не отпуская друг друга, мы начали медленно спускаться вниз. Это было похоже на медленное погружение под воду – с каждым шагом становилось все тяжелее, как будто наши души вновь обретали материальность, и то, что раньше было всего лишь сияющим туманом, вновь становилось костьми, плотью и кожей, наливаясь чудовищной болью. Каждая мышца словно была натянута до предела, мало что не разрываясь от натяжения, а все, чего мне хотелось – это выгнуть дугой или изо всех сил прыгнуть вперед, чтобы только усилить эту боль, чтобы снова, со всей отчетливой ясностью, ощутить себя живым… Каждый шаг давался все труднее, и мы с Евой буквально навалились на плечи друг друга, но я знал – хоть ползком, хоть как, но мы дойдем туда, куда нам нужно попасть. Мы не уступим смерти – не потому, что боимся ее, ибо каждый, достойный называться живым, должен в свое время покинуть этот мир. Но… не сейчас. И я соглашусь расстаться со своей смертной оболочкой лишь тогда, когда пойму, что мне действительно не стыдно умереть. Что я сделал все, что мог, в этой жизни, и, когда я встречу Джона и остальных по ту сторону существования, то смогу прямо посмотреть им в глаза. До тех же пор… Скривив губы (хотя вообще-то это задумывалось как улыбка…), я гордо вскинул голову, стараясь не обращать внимание на нытье в затылке, и, набрав в грудь побольше воздуха, испустил долгий, протяжный рев, полный силы и ярости – такой же, каким я, почти год спустя, вызывал на бой соперника, что так же, как и я, сражался за любовь вашей будущей бабушки. В этот рев я вложил все свои надежды и ожидания, всю радость и всю боль, все свое горячее, обжигающее желание жить – жить дальше! – и тогда, в глубине той воронки, мое рычание было и в самом деле подобным грому… рокочущему, свирепому, безоглядному… тому, что не раз звучит во время грозы, хотя на самом деле значение имеет лишь этот, самый первый, полный еще не растраченной мощи, кажется, способной расколоть сами небеса! Чуть погодя к моему голосу прибавился второй, звонкий и певучий, что, как ни странно, прекрасно слился с моим, придав ему какое-то почти музыкальное звучание… я даже не сразу понял, что это поет Ева, и ее песня – совершенно не знакомая мне песня из другого, чуждого мне мира – каким-то странным образом была созвучна моей собственной… как будто наши души, утратившие, наконец, телесные различия, пели на одном языке, понятном любому живому существу во всей этой, оказавшейся невероятно огромной, Вселенной. Ведь мы все были живыми. Все мы дышали. И все – умели петь песни…
…А потом, уже лежа на сырой и росистой почве и чувствуя всю чудовищную тяжесть своего тела, я молча слушал, как стучит мое вновь пробудившееся сердце – и улыбался так, как улыбаются только дети, видящие хороший сон. Теплая кровь постепенно согревала мои застывшие от холода мускулы, и к тому времени, как обо мне вспомнили – а именно через несколько мгновений – я уже очнулся достаточно, чтобы мои веки, задрожав, сумели приподняться, когда до моего плеча дотронулась чья-то рука. Перед глазами все плыло, и не было понятно, то ли это сказывается пережитое приключение, а то ли слезы радости так и не могут стечь по моим щекам – ведь надо мной склонилась Ева, и хотя под ее золотистыми глазами и пролегли тени, а щеки по-прежнему оставались нездорового голубоватого цвета – я знал, что она поправится. Она выстоит. Ибо Ева – не та, которую легко сломать, и за всю свою жизнь я встречал существ, что были в десять, нет, в двадцать, в сотню раз крупнее ее, но при этом не обладали и тысячной долей ее отваги. А потому, в тот далекий вечер – я улыбнулся ей от всего сердца, и, едва дождавшись, пока наши умы вновь соприкоснутся, прошептал:
«Добро пожаловать домой, сестра моя».
* * * * *
«Что, все? – выпучил глаза Кроха, поняв, что я не намерен продолжать повествование, - А что случилось дальше?»
«Дальше? Дальше случилось многое, но для меня оно уже не имело особого значения. Как только ко мне вернулись силы, я простился с На'Ви и ушел в лес, хотя потом еще не раз и не два навещал их – естественно, так, чтобы меня никто не заметил! – я приподнял губы, улыбаясь, - Я был там, когда родился старший сын Нера'нак, и лично убедился в том, что он похож на своего отца. Я незримой тенью стерег вход в Пещеру песен, в ту волшебную ночь, когда в ней нашли любовь друг друга Ева и ее избранник, и я же был одним из первых, кто услышал крик их новорожденной девочки. Словно дух-хранитель, я оберегал этот клан, в котором жили самые дорогие мне существа, но пришло время – и меня тоже позвала моя природа, заставив покинуть свой пост. Впрочем, я об этом совершенно не жалею – ведь в результате на свет появились вы трое. А что еще нужно для счастья старому черному охотнику?..» - после чего, подняв голову, я издал приветственное рычание, и, поняв, что его обнаружили, из кустов появился отец моих внучат. В пасти он тащил добрый кусок чьей-то туши, и, поняв, кому он предназначен, Кроха с Крепышом, завизжав от восторга, бросились на перехват, мало что не облепив отца со всех сторон, а тот, поддерживая игру, мотал головой и притворно сверкал глазами, мягкими шлепками отталкивая сыновей подальше. Мне осталось только усмехнуться про себя – толку-то с таким разговаривать, если для него эти два обормота всегда останутся самыми лучшими, самыми очаровательными и бесценными малышами во всем лесу? – после чего, подвернув под себя лапы, уже хотел вновь предаться послеполуденному сну, как вдруг натолкнулся на чей-то серьезный и внимательный взгляд.
«Перышко? – я и не заметил, что она никуда не ушла, - Что?»
«Дедушка… - голос у внучки был странно тихим, даже для нее, - Но почему ты не рассказывал нам эту историю раньше? Ведь она такая хорошая!»
«Бесспорно, - кивнул я, - Одна из лучших среди тех, что я знаю, ведь это не сказка и не легенда – это быль. Это история моей жизни».
«Тогда почему?..»
«Потому что, дорогая, в жизни каждого из нас есть вещи, которые мы должны понять сами, без чьей-либо помощи. Посмотри на них, - я кивнул на ее братьев, что вертелись под лапами отца, все норовя выхватить мясо у него из пасти, - Я рассказал им о событиях, перевернувших все мое представление о мире и обо мне самом – а они уже и позабыли о них, вновь отдавшись игре. Спроси их сейчас, зачем я рассказал им эту историю – и они только глазами похлопают в ответ. Для того, чтобы хоть что-то понять, им придется самим, хотя бы самым кончиком когтя, прикоснуться к той жестокой правде, которой наполнен лес за пределами этой уютной долины, которую вы почитаете всем миром, - в моем голосе послышалась грусть, - Быть может, только тогда вы поймете истинное значение моей истории… и тогда, пожалуй, я снова вам ее расскажу».
«Правда?»
«Правда-правда, - я ласково лизнул ее в кончик носа, и, смешно фыркнув, она вприпрыжку побежала к своим братьям, уже успевшим вцепиться в свое мясо… Беги, Перышко. Беги, забудь своего деда, что пережил слишком многое и едва не разрушил красивую сказку, в которой ты живешь – сказку, которая исчезнет сама, едва лишь ты повзрослеешь. Беги, пока можешь верить во все доброе и хорошее, а я… я останусь здесь, и, когда ты вернешься ко мне, я встречу тебя своей обычной, чуточку виноватой улыбкой, за которой будет скрываться легкая грусть…
Ибо, как бы я тебя ни любил, а только старое сердце не обманешь. Твоя сказка не продлится вечно, внучка. И, кто знает, а когда для тебя настанет время усвоить свой самый важный урок?..
Конец.