Деятельность
Обсуждения
Пользователи
Календарь
Поиск
Помощь
Слушавшие - да Услышат. Видевшие - да Увидят. Помнившие - да Поймут.
Солнце… Великое, всемогущее светило, дарующее тепло всеми живому в этом мире. Что же ты на самом деле такое?.. Мой народ рассказывает, что давным-давно, на заре времен, на земле не было никого, кроме первого Зверя, что одиноко бродил по пустому и холодному миру, пока наконец, в самой глубокой и темной расщелине, он не отыскал нежный беловатый росток, прячущийся среди камней. Зверь никогда не видел ничего подобного, и пожалел бедное создание, дрожавшее от холода – лег рядом, укрыв теплыми лапами. Его дыхание согрело маленькое растеньице, а когда оно, проснувшись, запросило пить, то Зверь без колебаний вспорол себе когтем кожу, окропив его своей кровью. Жадно пил драгоценную жидкость маленький цветочек, и Зверь поил его до тех пор, пока не почувствовал, что больше уже не может стоять, и не лег устало рядом, склонив голову набок. Его глаз, горящий ласковым пламенем, в последний раз взглянул на стоящее перед ним молодое Древо, и Зверь прошептал: «Я умираю, маленький друг. Но я доволен. Я спас тебе жизнь, а значит, мое собственное существование не было лишено смысла. И это хорошо… Вот только кто придет после меня, чтобы позаботиться о тебе?» И Древо ему ответило: «Не беспокойся. Твоя жертва не останется незамеченной, благородное существо, и я запомню то, что ты для меня сделал. Твоя кровь впитается в мое тело, наполнит жизнью семена, и они разлетятся по всей земле, дав начало всему живому в этом мире. Твоя кровь возродится в мириадах новых существ, а моя сила заставит расцвести весь мир, и он наконец-то оживет». «Но это будет темный мир, - вздохнул Зверь, - В нем не будет света. Посмотри на небо! Видишь те звезды? Они горят тускло, они не дарят тепла. Мои… наши дети замерзнут под их равнодушными лучами». «Они не замерзнут, - успокоило его Древо, - Ты им не позволишь!» - и тонкие, тоньше нити корешки выпростались из сухой земли, опутав голову Зверя. Они вырвали глаз из его черепа, после чего зашвырнули его высоко-высоко в небо, и тот глаз внезапно вспыхнул, точно сухой лист в пламени пожара, воссияв ярче всех звезд на небесах и залив весь мир ласковым светом… Так гласят легенды, и до сих пор око первого Зверя, которое мы назвали Солнцем, наблюдает за нами с вышины.
Да, к чему это я?.. Я проснулся потому, что мне стало холодно. Не открывая глаз, я медленно приподнял заднюю часть тела над землей и сделал ровно два с половиной шага влево, удовлетворенно ощутив на спине благословенное солнечное тепло. «Вот как, уже полдень», - сонно отметил я, но глаз я так и не открыл – да и лень, признаться, было отрывать голову от такого удобного, покрытого коротким мхом камушка! – так что, примостив свой костлявый зад в неглубокой ложбинке, продавленной в земле, я уже хотел вновь погрузиться в блаженные объятия дремоты… как вдруг в окружавшую меня тишину буквально вломился какой-то безобразнейший шум. Создавалось такое ощущение, что в непосредственной близости от меня передралась целая стая разъяренных ночных певцов с голосами, еще более противными, чем у лесного пестрокрыла! Некоторое время я пытался игнорировать эти звуки – в конец концов, я жил не в пустыне, и вполне естественно, что, имея под боком младшую дочь, уже взрослую, и целый выводок внучат, трудно было надеяться на спокойную старость – но постепенно от этих криков у меня попросту разболелась голова, и я, не сумев сдержаться, сдержанно зарычал сквозь зубы, одновременно с этим открывая глаза. Ну, как я и думал… Буквально в паре прыжков от меня по земле катался какой-то бесформенный клубок, сплошь состоящий из мелькающих лап, когтей и зубов, вокруг которого бегала Перышко, моя младшая внучка, что уже мало что не плакала, пытаясь разнять своих – в очередной раз! – сцепившихся братьев. Те же, не обращая на нее ни малейшего внимания, громко верещали, мутузя друг друга когтистыми лапами, причем, судя по всему, на этот раз у них было все еще серьезнее, чем обычно! Крепыш, старший из всей троицы, навалился на грудь Крохе, вцепившись средними лапами ему в дыхала, а передними лупя прямо по глазам. Малыш извивался и визжал, но сбросить с себя увесистого братца не мог, и, все-таки отлепившись от теплого камушка, я свирепо рявкнул в сторону драчунов, предупреждая, что дальнейшие разборки могут вызвать мое неудовольствие. Реакции не последовало – детки разошлись не на шутку, и, судя по всему, очень скоро дело могло дойти до печального финала. Объясняться потом перед дочкой, почему малыши, оставленные под моим бдительным надзором, вместо этого поубивали друг дружку?! Да ни за что на свете! Внучата, впрочем, не успели даже пикнуть – при желании я все еще мог двигаться очень, очень быстро, так что через пару мгновений, зажав Крепыша под одной лапой, а Кроху – под второй, я без лишних предисловий установил с обоими связь и свирепо зарычал:
«Ну, молодые звери, и что вы скажете в свое оправдание?!»
Те в ответ лишь запыхтели, впрочем, и не пытаясь выбраться наружу – по опыту знали, что это не так-то просто. Некоторое время над полянкой висела тишина, но потом Перышко связалась с Крохой – и я мало что не поморщился от ее пронзительного стрекотания:
«Дедушка, Кроха не виноват! Кроха нашел землероя и выкопал его из норки, но тут на него накинулся Крепыш и отнял добычу, а Кроха бросился на него, вот они и подрались! Не наказывай его, пожалуйста!»
«А ты, малышка, получается, заделалась личной защитницей Крохи? – я почувствовал, как вздрогнул сам защищаемый под моей лапой, и не мог не заметить неудовольствия, промелькнувшего в его мыслях, - А сам-то ты что скажешь?»
«Перышко правду сказала, - буркнул он, вот только благодарности в его мыслях было маловато, - Крепыш хотел отнять у меня мою добычу!»
«А ты бросился ее защищать, хотя знал, что твой брат гораздо сильнее тебя, - негромко сказал я, прищурив глаза, - Глупо».
Крепыш, молча слушавший наш разговор, самодовольно усмехнулся, и Кроха ожег его свирепым взглядом, а я невозмутимо продолжил:
«Глупо вступать в бой, не имея на своей стороне никаких преимуществ. Слепая ярость ведет к гибели, внучек, и лучше бы тебе выучить этот урок сейчас, а не потом, когда уже будет слишком поздно. Ведь я рассказывал вам про гордеца по прозвищу Сломанный Зуб, что возомнил себя сильнейшим зверем в мире и бросил вызов огнекрылому! Неужели ты не извлек из той истории урок, Кроха?»
«Так что же, я должен был отдать землероя Крепышу?! – малыш уже мало что не кипел от ярости, - Просто так расстаться со своей добычей?!!»
«Нет, конечно! – я даже фыркнул от возмущения – и как такая мысль вообще могла прийти ему в голову? – Но, если уж ты хочешь ввязаться в драку с противником, имея лишь самые призрачные шансы на победу, - тут я слегка приглушил свои мысли от Крепыша, и тихо прошептал, - то тебе стоит заранее продумать все свои шаги и обеспечить себе внезапное преимущество. Скажем… - я сделал вид, что задумался, - ты мог бы воспользоваться своими более гибкими лапками и легким телом, чтобы сперва вынудить его тебя преследовать – а ты знаешь, он это любит – после чего взобраться на низко нависшую ветку и напасть сверху, когда он, взбудораженный погоней, будет пробегать мимо, - я чуть усмехнулся, увидев, как вспыхнули глаза малыша, - Но этим ты займешься в следующий раз. А вот что касается тебя… - обратился я к Крепышу, и тот невольно сжался, когда моя лапа на его груди чуть потяжелела, - Как ты… как ты мог бить своего брата по глазам? Ты хоть понимаешь, что мог его оставить слепцом на всю жизнь?!»
«Я просто отрабатывал боевые приемы, - пробурчал Крепыш, глядя куда-то в сторону, - Я же не виноват, что Крошка такой слабак!»
«Во-первых, - в моем голосе послышались пугающие бархатистые нотки, и котятки тут же примолкли, зная, чем им грозит подобное «ласковое» мурлыканье, - судя по всему, мне придется побеседовать с вашим отцом, дабы он не спешил заниматься боевым искусством с самоуверенными сопляками, что, хоть и выглядят достаточно взрослыми, но на самом деле соображают не быстрее новорожденного детеныша! – в моих глазах вспыхнули жутковатые огоньки, - И запомни раз и навсегда, Крепыш: слабость – не повод для презрения! Порой даже слабое существо может многому тебя научить, - тут я, не выдержав, глубоко вздохнул и добавил, - Мне ли не знать…»
Котята тут же, все трое, наставили на меня свои пластиночки, явно напрашиваясь на очередную историю, но, против обыкновения, их энтузиазм меня мало порадовал. Все-таки мы, черные демоны, не слишком-то общительны, и предпочитаем не попадаться друг другу на глаза без лишней надобности, чего уж там говорить о чем-то большем, и одно дело – это рассказывать старинные легенды, в которые уже и сам не то веришь, не то нет, а совсем другое – выкладывать перед кем-то душу, делясь самыми сокровенными, самыми потаенными мыслями и чувствами… И история, которую я собирался рассказать внучатам, была для меня не просто занятной байкой, которые так любят травить подобные мне старики – она была чем-то совершенно личным, чем-то, что я бережно хранил в самых глубинах собственной памяти, никогда не тревожа без лишней надобности.
«Дедушка, - Перышко, чувствуя, что я колеблюсь, состроила умильные глазки, прекрасно зная, что я этого не выдерживаю, - Ну пожалуйста! Мы никому не расскажем, честно-честно-честно!»
Да неужто? Первые балаболки во всем лесу обещались молчать?.. Я невольно покачал головой, чуть слышно усмехнувшись – дети! – но лапы все же убрал, и котята тут же расселись кружочком, слегка постукивая хвостами по земле и в нетерпении глядя на меня тремя парами совершенно круглых золотистых глазенок. Впрочем, я на них уже не смотрел. Мой взгляд замутился, и я с головой ушел в собственные воспоминания, воскрешая события давно минувших дней… Сколько уже лет прошло? Десять? Пятнадцать?.. Мне казалось, что это было только вчера, и я лежал, умирая, в переломанном кустарнике, и в груди моей клокотала кровь, а холодные крылья смерти кружили в небесах, вот-вот собираясь забрать с собой мою душу…
«Дедушка?» - обеспокоенная моим молчанием, осторожно позвала меня Перышко, и, невольно вздрогнув, я глубоко вздохнул и по самые основания запустил когти в мягкую лесную землю, после чего хрипло начал:
«Это случилось давно… много, очень много лет назад…»
* * * * *
Пригнувшись к земле, я тихо крался через подлесок, бесшумно касаясь лапами толстого слоя опавших листьев и настороженно втягивая дыхалами влажный, терпкий воздух, переполненный мириадами различных запахов. Некоторые были мне неприятны, другие оставляли равнодушным, а третьи вызывали приятное трепетание внизу живота и заставляли бледные губы зловеще приподниматься над длинными острыми клыками…
Берегитесь, лесные звери – я вышел на охоту!
Под моей атласно-черной шкурой волнами перекатывались могучие мышцы, затылок щекотали вставшие дыбом чувствительные пластины... Я чуял добычу, и хотя не мог ее видеть, я знал, что она где-то рядом, прячется среди ночных теней… но разве от меня можно спрятаться?! Глаза, зрячие даже в сумерках, без особого труда выявили в буйном спектре красок и света знакомый силуэт… молодой гребнешей. Должно быть, отбился от своих еще днем, и теперь тревожно дремал, привалившись боком к древесному стволу. До него было не больше двух хороших прыжков… Я почувствовал, как у меня в пасти повлажнело, и торопливо сглотнул, подбирая под себя средние и задние лапы. Добыча пока что не подозревала о моем присутствии, и я не собирался давать этому юному жеребцу поблажку за невнимательность. В конце концов, я тоже хочу есть! А у гребнешеев такое вкусное мясо… У меня аж пластины на спине зашевелились, и я понял, что ждать уже не имеет смысла – рано или поздно, но я себя выдам, поэтому, в последний раз глубоко втянув воздух, я оттолкнулся задними лапами и бросился прямо на вожделенную добычу. Прыжок был почти идеальным – я даже сам удивился тому, насколько легко мне это удалось! – и я лишь самую малость не допрыгнул до цели, но этой крошечной промашки хватило, чтобы гребнешей, взрыв копытами землю, бросился наутек. Меня, правда, это только раззадорило, и я, не медля ни мгновения, помчался следом, грациозно стелясь над землей. Моя кровь бурлила, сердце гулко колотилось в груди, и я огромными скачками несся через подлесок, быстро настигая свою жертву. У гребнешея не осталось ни единого шанса, и, едва он, почуяв за своей спиной мое жаркое дыхание, попытался уйти в сторону, как я тараном врезался ему в бок и повалил наземь, тут же вцепившись ему в горло. Теплая, упоительно вкусная кровь хлынула мне на язык, и я ликующе зарычал сквозь зубы, все глубже и глубже вгрызаясь в свою добычу. Гребнешею повезло – он умер почти мгновенно, ибо я не собирался ждать, пока он затихнет… Только вот почему его мясо по вкусу было так похоже на?..
Я удивленно моргнул, и в тот же миг прекрасная иллюзия рассыпалась ми-риадами осколков, а я обнаружил, что лежу на своем обычном месте и грызу… тьфу ты! Скривившись от отвращения, я выплюнул изо рта размочаленную ветку, которую до этого в упоении грыз, и тут же принялся усиленно вылизывать себе больную лапу, стараясь очистить язык от налипшей на него вонючей смолы…
Тухлятина! В который раз…
«Спокойно. Спокойно, - бормотал я про себя, стараясь не обращать внимание на предательское подергивание щупалец, - Это был всего лишь сон. Обыкновенный, крайне глупый сон. Ты замечтался, дружок. И поверил всякой ерунде. Ну и дурак! Только дураки верят подобным глупостям…»
«Или мечтатели – такие, как ты».
Мне осталось лишь глубоко вздохнуть и, скрестив передние лапы, положить на них враз потяжелевшую голову. Правое плечо все еще ныло, но, в целом, спереди я был уже почти здоров. А вот сзади… Там дела обстояли далеко не так радужно. Проклятый двурог, мало что не растоптавший меня до состояния фарша, изрядно попортил мне шкуру – и уязвил гордость, впервые в жизни заставив почувствовать себя не хищником, а беспомощной жертвой. Отвратное, я вам скажу, ощущение… Во всяком случае, мне бы не хотелось испытать его снова!
«И не испытаешь – если только в твоей голове осталось хоть сколько-то здравого смысла! – тут же дал о себе знать мой беспокойный внутренний голос, - Тебе и так чрезмерно повезло, чтобы еще раз испытывать удачу. Она, знаешь ли, крайне привередлива, и вряд ли после очередной подобной глупости – совершенно случайно! – тебя не добьет разъяренный двурог. Пойдет дождь, что вымоет грязь из твоих ран и даст возможность напиться. И уж менее всего вероятно, что во всем лесу найдется еще одна Нера’нак, что согласится пестовать «малыша», в десять раз превосходящего ее размером!»
Вот уж что правда, то правда… Я невольно покосился налево, туда, где еще совсем недавно лежала аккуратная кучка увязанного в листья сушеного мяса. Теперь же свертки были разбросаны вокруг – кажется, я зацепил их лапой во сне, так что теперь они рассыпались по земле, точно пустые жучьи шкурки. Перед тем, как улететь, Нера’нак принесла их мне, и вот уже почти три дня я, давясь от бессильной ярости, жевал эти довольно-таки твердые штуки, по вкусу лишь отдаленно напоминающие настоящее мясо. От этих же слегка попахивало дымом и какими-то травами, а, чтобы разжевать один такой кусочек, нужно было изрядно поработать челюстями, и в результате еды – на полтора зуба. Правда, насыщала эта штука здорово, и мне требовалось всего два-три свертка, чтобы унять болезненную резь в животе. Нера’нак говорила, что в ее клане эти свертки готовят в дорогу охотникам, отправляющимся далеко от дома, и потому называют их «свертками путников», но мне лично это название казалось мало что не издевательским. Ага, путник! Путник, который с трудом доползает до соседнего дерева, морщась и постанывая от боли! Хорош путешественник… Мои губы вывернулись, и я несколько натужно усмехнулся – помятые ребра еще не до конца зажили, поэтому дышать было не очень-то приятно. Но, по крайней мере, кровь из дыхал уже не сочилась, и первое же шевеление не грозило отправить меня во мрак небытия… Значит, поправлюсь. Встану. Пойду. И буду охотиться, как и всякий нормальный, здоровый черный демон – или черный охотник, как мы сами себя предпочитаем называть. Я буду вновь красться среди теней, чувствуя себя единым целым с окружающим лесом, буду лежать у водопоя, подстерегая жертву, буду мчаться вслед за добычей и слушать хруст ее позвонков, когда мои челюсти поймают ее за шею…
«Ага, конечно, - и опять он, этот несносный голос, что так часто мучает меня своими ехидными замечаниями! – Истинный мечтатель! Побежит он… Скажи еще спасибо, если сможешь ходить без посторонней помощи! Тебе что Нера’нак сказала? Напомнить, сколько костей у тебя переломано?..»
«Ну и пусть, - я угрюмо сцепил зубы, и пальцы на передних лапах глубоко погрузились в землю, - Пусть. Но я должен это сделать. Иначе зачем мне вообще остается жить? Зачем лежать здесь, день за днем, изнывая от боли и холода, зачем слизывать капли росы с листьев, зачем так упорно цепляться за свое существование, если мне суждено остаться калекой?! Зачем?!!» - и, запрокинув голову, я жутко, потусторонне взвыл от раздирающей душу тоски, так что клич мой, подобно копью, пронзил густые древесные кроны, вознесшись до самых небес… и, словно в ответ, раздался истошный вопль перепуганного гребнешея – резко повернув голову, я едва успел увидеть, как прочь метнулся крупный жеребец… глупец! Я бы не смог тебя догнать, даже если бы очень захотел… Между делом, я как-то совсем не заметил деревянную дощечку на лбу этого зверя, так что резкий вскрик незнакомой женщины мало что не заставил меня, позабыв о своих ранах, рвануться прочь, но – я сумел лишь неуклюже дернуться всем телом, тут же взвыв от боли. В глазах почернело, и на несколько мгновений я совершенно выпал из окружающего мира, а, когда способность видеть вновь вернулась ко мне, то я едва успел заметить момент, когда из леса, отодвинув прочь гибкие зеленые ветки, вышли две синекожие девушки…
Одну из них – высокую грациозную Нера’нак – я сразу же узнал, и не без некоторого удивления ощутил, что искренне рад снова ее видеть. Кажется, она проделала долгий путь, и под ее усталыми глазами пролегли густые тени, но держалась она на удивление бодро, и чуть ли не подпрыгивала на ходу – в отличие от своей спутницы, что так и застыла на краю поляны, не сводя с меня глаз. Я, в свою очередь, столь же бесстыдно пялился на нее. Сперва я подумал, что это сестра Нера’нак, либо кто-то из ее клана, но, приглядевшись, понял, что между этими двумя девушками если и есть родство, то самое отдаленное. У нее было еще более плоское лицо, чем у Нера’нак, с узкими, вытянутыми глазами и более тонкими губами, что слегка подрагивали… от страха? Я слегка прищурился, после чего, приподняв губы, глубоко втянул пастью воздух, стараясь разобраться в том букете непонятных запахов, что принесли с собой мои гостьи. Странно… Запах Нера’нак я опознал без труда – чуть пряный, он пах лесом и цветами, но вот другой… Он был совершенно чужд моему обонянию, и, сколько бы я ни пытался в нем разобраться, в результате только еще больше запутывался. Не скажу, что он был неприятный – во всяком случае, ничуть не более противный, чем запах любого другого двуногого! – но было в нем нечто такое, что против воли заставило пластины моей брони приподняться над кожей. И – это я сразу понял – характерного запаха страха в воздухе не было. Вообще, никакого! И ладно бы меня не боялась Нера’нак – после стольких дней чудно было бы позабыть, как я выгляжу! – но ее спутница тоже не испытывала ни малейшего ужаса! Меня это, признаться, даже немного покоробило. Я что же, настолько жалок, что даже такое хрупкое создание меня не боится?.. Помню, когда-то мой отец говорил мне, что, если и настанет день, когда добыча перестанет бояться черного охотника – значит, в этот же день охотник должен умереть. Но я-то еще помирать не собираюсь! Другое дело, что я пока что не собирался рассматривать эту двуногую, как возможную добычу, и все, что я испытывал, разглядывая ее худосочную фигурку – это какое-то детское любопытство пополам с жестоким недоумением. Признаться честно, я уже давно смирился с некоторыми странностями двуногих, справедливо полагая, что у каждого в голове своя мошкара вьется, но порой их выходки попросту сбивали меня с толку. Вот зачем, зачем нужно напяливать на себя столько вонючих тряпок, из-за которых создавалось ощущение, будто эта девушка сперва перемазалась в древесной смоле, а потом еще и хорошенько повалялась на сухих листьях?.. Я невольно поморщился от отвращения, разглядывая нелепое существо, после чего, презрительно кашлянув, отвернулся. Ну, право слово, не стоит оно моего внимания… Вот только Нера’нак, судя по всему, думала иначе.
«Не сердись, - раздался в моей голове ее голос, и, подняв голову, я увидел ее, сидевшую на корточках на высоком корне, к которому я привалился плечом – и как она только умудрилась?.. – Она пришла тебе помочь».
«А кто сказал, что мне нужна помощь? – мои губы невольно приподнялись, обнажая клыки, - Я тебя, между прочим, ни о чем не просил!»
«Знаю, - она слегка улыбнулась, - Но ты настолько горд, что не попросишь о помощи даже находясь на грани между жизнью и смертью, так что я решила действовать самостоятельно, чтобы спасти твою не очень-то умную голову! И, между прочим, Эуа уже давно хотела с тобой познакомиться».
«Эуа, - я невольно хмыкнул, - Это что, имя? Ее?»
«Странное, не спорю, - засмеялась Нера’нак, - Но это-то как раз неудиви-тельно, дружок. Эуа – Небесный человек».
«Бледнокожая? – я недоверчиво пошевелил свободным щупальцем, - А не слишком ли она?..»
«Знаю, в это трудно поверить, - кивнула девушка, - Я и сама бы не поверила, если б только не увидела своими собственными глазами! Но Небесные люди владеют множество разных чудес, как хороших, так и плохих. Это – одно из них».
«Хорошее? Или плохое?»
«Для кого как, - она едва заметно пожала плечами, - Они не могут дышать нашим воздухом, и потому создали себе эти тела, похожие на наши, чтобы ходить под солнцем этого мира… Впрочем, она сама тебе все лучше расскажет», - и, обернувшись, она призывно махнула рукой Эуе. Та, словно опомнившись, тут же поскакала к нам, точно молоденький шестиног, звонко стуча по земле голыми пятками. Рука Нера’нак легла мне на лоб, слегка поглаживая бронированные щитки, но это не мешало мне с подозрением следить за этой попрыгуньей. Эуа о чем-то спросила Нера’нак на каком-то странном, чуть грубоватом языке, и так согласно кивнула, подтвердив свой жест несколькими словами, при этом забавно подражая выговору пришелицы. Впрочем, я и не пытался понять, вместо этого изо всех сил пытаясь сдержать рвущееся из глотки рычание, что превратилось в довольно-таки зловещий гул, когда Эуа присела рядом с нами на корточки.
«Она не причинит тебе вреда», - спокойно заметила Нера’нак.
«Но я ей все равно не доверяю, - рыкнул я в ответ, - Она – чужая!»
«Это еще не значит, что она – враг, - девушка чуть приподняла левую бровь, - Если б я не сказала тебе, кто она – разве стал бы ты так себя вести?..»
«Ну, - я невольно смутился, - Она непривычно пахнет, да и выглядит… еще страннее, чем ты. Так что…»
«Да, да, конечно, - она улыбнулась, - Но все же постарайся держать себя в… лапах, хорошо?»
«А что это она делает?» - я недоуменно посмотрел на иномирянку, что из-влекла из сумки, болтавшейся у нее на боку, какую-то странную штуку, подмигивающую зеленоватыми огоньками, и теперь стучала по ней пальцем, заставляя светящихся козявок сновать туда-сюда по прозрачной пластинке. Мы с Нера’нак молча наблюдали за ее действиями, пока, наконец, она не кивнула в удовлетворении и, вытянув руку, не начала водить этой своей штукой над моим боком. Кроме легкой щекотки, я ничего особенного не ощутил, и с любопытством следил за шевелящейся картинкой на пластинке, то и дело вспыхивающей всеми цветами радуги. Забавная штуковина… Но зачем она?
«Эуа хочет сначала выяснить, сильно ли ты пострадал, - пояснила Нера’нак, не без интереса наблюдавшая за ее движениями, - С помощью этого… как его… ска-не-ра, - она не без труда выговорила странное словечко, - Он способен видеть сквозь вещи – или сквозь кожу – и вот сейчас она… - девушка вытянула шею, - Разглядывает твою сломанную кость. Фу-у-у…»
«Что там?!» - я невольно дернулся всем телом, и тут же взвыл от боли.
«Тише, бешеный! – крикнула Нера’нак, схватив меня за шею – впрочем, ее тонких рук едва хватило, чтобы не дать мне вскочить на лапы, - Да все нормально, нормально, не волнуйся ты так! Заживает потихоньку…». No, no, he is OK, - это она уже сказала Эуе, - He's just nervous.
Та что-то ей ответила – я не разобрал, что – и Нера’нак добавила мысленно:
«Она говорит, что многие пациенты из… ее клана – ведут себя точно так же. Извини, что напугала. Знаю, это была неудачная шутка».
«Еще раз так «пошутишь» - и я, как только встану, пошучу над тобой, - прорычал я, отчаянно стараясь успокоить свое бешено колотящееся сердце, - Пошутила она… Что ты там увидела?»
«Кости. Они… ну, будто бы светятся изнутри. Я не знаю, как это получается, но смотрится… просто волшебно».
«И что они показывают? Ты сказала, что они немного зажили, но ведь я уже здесь столько дней валяюсь! Неужели нельзя хоть как-то ускорить?..»
«А вот за этим я ее и позвала, - заметила девушка, - Эуа – целитель. Если кто и сможет помочь тебе побыстрее встать на лапы, так только она…»
* * * * *
«Она что, привела бледнокожего, чтобы вылечить тебя?» - пискнула Перышко, глядя на меня во все глаза. Что касается ее братцев, то они и вовсе изображали из себя пару выброшенных на берег рыбок, пуча глаза и разевая пастишки. Нет, ну в самом деле – мальки на отмели. Жабр не хватает, вот и вся разница.
«Знаю, это звучит необычно… но Эуа… Ева оказалась не такой уж плохой, как вы, наверное, подумали. Да, она была бледнокожей – но ведь сердце у нее билось точно так же, как у меня. И дышала она… ну, разве что не так шумно! – я невольно засмеялся, скаля кое-где поломанные, но все еще вполне себе острые зубы, - Правда, сначала я этого не понимал… Я рычал на нее, всякий раз, как она приближалась на опасное, как мне казалось, расстояние; я скалил зубы, видя ее улыбающееся лицо, хотя мог бы ответить улыбкой; и я не Видел ее – не потому, что не мог, а потому, что не хотел признавать ее себе ровней… Наверное, я был просто слеп, если вел себя, как последний дурак! – котятки невольно захихикали, услышав такую характеристику от своего «мудрого» деда, - Но Ева оказалась гораздо терпеливее, чем я мог себе представить…»
* * * * *
«А может, съешь все-таки еще чашечку?..»
«Я же сказал – нет! – свирепо зарычал я, рванувшись всем своим телом – но тут же рухнул назад, воя от боли, - Тухлятина… Ева!»
«Знаю, знаю, - она кивнула с понимающим видом, - Ты жутко хочешь меня догнать, поймать, подмять и растерзать, но, дорогой мой танатор, ты этого не сможешь сделать, пока не поправишься – а значит, чтобы поскорее разделаться со мной, своей мучительницей, тебе нужно кушать как можно больше этой чудной кашки из толченого мела, тертого древесного угля и доброй толики костной муки, - она деланно медленно перемешала эту жуткую смесь, - А ну-ка, открой рот!»
Некоторое время мы с ней соревновались в ловкости – она пыталась поймать меня за морду, а я, с переменным успехом, уворачивался от ненавистной чашки, но, в конце концов, коварная истязательница, зажав чашку коленями, схватила меня за оба щупальца, заставив-таки запрокинуть голову и открыть пасть – ногти у нее были еще те! – после чего каким-то неведомым образом выплеснула содержимое чашки мне прямо в глотку. Хочешь, не хочешь, а пришлось глотать!
«Вот так бы сразу, - заметила она, пока я отплевывался и пытался счистить с языка налипшую гадость, - Как маленького кормить приходится!» - и, потрепав меня по голове – я был слишком занят, чтобы рычать – она отсоединила свою косу от моего щупальца и направилась в свой тряпочный шалаш – или палатку, как она ее называла – ярким желтым пятном выделявшуюся на фоне зеленой травы. Я проводил ее свирепым взглядом… Хотя, если уж быть честным – сам виноват. Захотелось ему поскорее поправиться… Вот и терпи теперь, «владыка джунглей», пока щупальца в узел не завяжутся. Доверился хрупкой внешности… А под кустиком-то смертонос сидел! В придачу ко всем бедам у меня еще и жутко зачесалась левая передняя, а почесать-то и нельзя! Как сказала Ева, что-то там у меня с костями срослось неправильно, и ей пришлось… ну, насколько я понял – она просто размягчила криво сросшуюся кость, после чего заключила предплечье между двумя гладкими плоскими дощечками, обмазав сверху толстым слоем какого-то белого вещества, что, застыв, намертво лишило меня возможности не то, что шевелить моей бедной конечностью – даже почесаться! А чесалось там знатно… То время, которое я не мог посвятить переругиваниям со своим «добрым целителем», я посвящал тихому подвыванию, ибо болело, ныло и зудело все, что только можно, доводя бедного меня до затухающего сознания и отнимающихся лап. Сегодня, правда, было чуточку полегче, и я даже успел понадеяться, что, может быть, сегодня обойдется…
Ага, как же. Опять размечтался. Едва лишь Ева скрылась в своей палатке, и моя злость начала утихать, как я тут же почувствовал все нарастающую боль в добром десятке костей, потревоженных моей внеплановой попыткой удрать от своего «обеда», и уже приготовился к очередной пытке… как вдруг меня оглушил чей-то пронзительный визг, и доносился он – из палатки Евы! Дальше я уже особо не соображал, а просто бросился туда, как-то вмиг позабыв о своих сломанных костях. Несчастная палатка затряслась от низа до макушки, когда я, точно бешеный двурог, налетел на нее, и желтая ткань тут же затрещала под напором моих когтей – за доли мгновения я уже успел проделать в ней огромную дыру, достаточно большую, чтобы просунуть внутрь голову. В пасть мне тут же шибануло целым набором непонятных запахов, и глаза у меня оказались на мокром месте, но, тем не менее, я оскалил зубы и свирепо зарычал, угрожая неведомому врагу… Однако, внимательно оглядевшись, увидел перед собой только Еву, что сидела, поджав ноги и забившись в самый угол палатки. Глаза у нее были просто безумные, но, как ни странно, смотрела она не на меня, а на… Я так и сел.
«Ева, - едва установив связь, негромко спросил я, - Только не говори мне, что ты… Ты что… испугалась… паука?»
«У… убери его! – взвизгнула девушка, глядя на восьминогую сикарашку, как на какое-то ужасное чудовище, - Убери его отсюда!»
«Да ладно, ладно, уберу!» - надо сказать, ее высокий голос начал меня изрядно пугать, и, подцепив несчастного паучка пастью, я быстро выкинул его прочь, до того, как он успел меня укусить, после чего вернулся в палатку. Ева сидела на том же месте, обхватив руками колени и спрятав лицо, но мой острый слух без труда различил ее приглушенные всхлипывания.
«Ева, - я старался, чтобы мой голос звучал как можно мягче, - Ева, все хорошо… Я убрал паука. Больше он сюда не вернется».
Она не ответила, только еще сильнее уткнулась лицом в колени, и я невольно почувствовал жалость. Нет, ну в самом деле… Она всегда казалась мне бесстрашной. Да и чего же может бояться девушка, не испугавшаяся черного охотника?.. Палатка жалобно заскрипела, когда я протиснулся внутрь, превратив одну из ее стенок в сплошную дыру, а там тряпичный домик и вовсе развалился, но этого я уже не видел – подобрав под себя полторы здоровые лапы и вытянув остальные в сторону, я свернулся вокруг сидящей девушки, похрустывая ребрами и обвив ее мощным хвостом – как меня когда-то, в детстве, обвивала мама.
«Спасибо, - еле слышно прошептала она, - Я… мне, честно, стыдно… Прости меня, пожалуйста».
«За что? – я искренне удивился, - Это мне стоит извиниться… что я разломал твою палатку».
«Не страшно, - она лишь плечами передернула, - Поставлю новую… Просто из-за меня… тебе очень больно?»
«Ах, это? – я пренебрежительно дернул щупальцами, - Пустяки. Главное, что я наконец-то сумел оторвать свое пузо от земли! Теперь я точно знаю, что поправлюсь! Должен поправиться!»
«Ну разумеется, дурачок! – она, засмеявшись, обняла меня за шею, - Ты обязательно будешь снова бегать, или я просижу здесь всю жизнь, пытаясь поставить тебя на лапы! Ты молодой, сильный зверь с отличной регенерацией, так что я не я буду, если уже в следующем месяце не покатаюсь на тебе верхом!» - она с силой потрепала меня по лбу, и я невольно улыбнулся.
«Если я встану, то, клянусь, буду катать тебя на себе столько, сколько захочешь!» - с чувством сказал я, и Ева счастливо засмеялась, обнимая мою голову. В ту ночь я так и не отошел от нее, и, хоть наутро мне и влетело от нее за – случайно! – придавленную моей тушей косу, больше мы уже не расставались. Новую палатку она так и не поставила, сославшись на то, что ее у нее просто нет, потому мне пришлось взять на себя роль добровольной подушки. Впрочем, я не жаловался… В болезни произошел решающий перелом, и хотя лапы болели по-прежнему, я уже мог ползать, а при некотором желании – и ходить, под звуки не слишком-то искренних ругательств Евы и собственных тяжелых охов. Нера’нак, что все так же приносила мне еду, только дивилась, глядя на мои успехи, а Ева смеялась, когда я, кое-как преодолев какие-то несчастные три хвоста расстояния, плюхался на живот и гулко пыхтел, пытаясь зацепиться взглядом за очередную точку, до которой хотел добраться за следующий переход. Упражнение нехитрое, но позволяло мне не терять силу мышц, и, когда, наконец, мои кости окрепли в достаточной мере, чтобы начать ходить, я не без удовольствия отметил, что получается это у меня отнюдь не так плохо!
«Отлично зажило, - сказала Ева, в очередной раз обследовав мою лапу с помощью своего сканера, - Кость срослась практически идеально, хотя, конечно, от перелома остался след – но ты его почувствуешь разве что к старости, да и то не обязательно, - она щелкнула своим прибором и встала, - Поздравляю, мой шестилапый друг! Твоему здоровью остается только позавидовать!»
«Значит, я совершенно здоров? – мои иглы встали торчком, - Ева, только скажи честно. Я… серьезно, здоров?»
«Как бык и полкоровы, - засмеялась девушка, с силой толкнув меня в плечо – а я даже не поморщился! – Я бы, конечно, посоветовала бы тебе на первое время воздержаться от излишних физических нагрузок, но по глазам твоим, бесстыжим, вижу, что не станешь ты меня слушать».
«Ну, разумеется! – я и не пытался спорить, вместо этого приплясывая на месте, точно горячий молодой гребнешей, - Да я готов сейчас же… сразу… да хоть на край света, Ева! Ты даже не представляешь, как я счастлив!» - и, засмеявшись, я мягко отсоединил свое щупальце от ее косы, после чего, высоко подпрыгнув в воздух, помчался вокруг поляны, то и дело валясь на землю, чтобы прокатиться по ней, дрыгая всеми шестью лапами! Я вел себя, точно беззаботный котенок – но все же не забыл обо всем на свете, и, вдоволь надурачившись, как ни в чем не бывало, вскочил на лапы и бросился к Еве. Она уже, к тому времени, словно бы и забыла о моем существовании, тихо складывая какие-то свои вещи, и, кажется, ничего подобного совершенно не ожидала, и я, подкравшись сзади, без малейшего труда повалил ее наземь, заключив в кольцо из собственных когтей.
«Ты думала, что я про тебя забыл», - я не спрашивал, и в моем голосе про-звучало нечто вроде обиды.
«Нет, что ты, - она улыбнулась, - Я все понимаю…»
«Угу, угу, - я покивал головой, - Знаем, слышали… Но я никогда не забываю своих обещаний, Ева».
«Обещаний? – удивилась она, - Ты мне ничего…»
«Да? А кто сказал, что хочет прокатиться на мне, когда я поправлюсь?» - я невольно усмехнулся, увидев, как в ее глазах медленно загораются искорки, и, отодвинувшись чуть в сторону, кивнул на свой загривок.
«Залезай».
Она приблизилась ко мне, как во сне… Я с трудом сдерживал ухмылку, следя, как она медленно ко мне… как осторожно, точно боясь, что я растворюсь в воздухе, она положила руки ко мне на спину. Ее короткие плоские ногти скребнули по гладким пластинам брони, не в силах за что-то зацепиться, и некоторое время она беспомощно барахталась, прежде чем бесславно шлепнулась наземь. Хоть я и был ей, самое большее, по плечо, высоко прыгать Ева, судя по всему, не умела, и, некоторое время пронаблюдав за ее потугами, я, наконец, снисходительно фыркнув, предложил ей сначала взобраться на высокий древесный корень, а уж потом перебраться ко мне на загривок. Идея была принята на «ура», и уже на второй попытке Ева все-таки умудрилась заползти на меня верхом.
«Села?» - спросил я, слегка пошевелив плечами.
«Ой, осторожнее! – она так и вцепилась мне в шкуру, - Села я».
«А куда села?»
«Как, куда? На спину, конечно!»
«Глупая, - засмеялся я, - Садись на плечи, иначе я стряхну тебя, когда буду бежать. Держись за щупальца, и пригнись – ветки в лесу нависают низко».
«Ох, и почему мне кажется, что это была плохая идея? – простонала Ева, мертвой хваткой вцепляясь мне в основания щупалец, - Только не очень…»
И тут я сорвался с места.
Пронзительный визг Евы мало что не оглушил меня, но я лишь расхохотался в ответ, тараном ворвавшись в густой подлесок. Мои мускулы работали слаженно и легко, и хотя сперва я решил ограничиться на сегодня неспешной прогулкой, все мои планы полетели на корм жалохвостам, едва лишь влажная, упругая лесная почва коснулась моих разгоряченных лап, и это дикое, цветущее золотисто-пурпурно-зеленое великолепие захватило меня с головой. Раскрыв все десять затылочных «лепестков» и вздыбив блестяще-черные пластины брони на шее, я стремительно мчался сквозь густой лес, едва касаясь земли, и ветки, хлеставшие меня по голове, казались лишь прикосновениями птичьих крыльев, а осколки камней, скрывавшиеся в толще мха – незаметными складочками земли, которые едва ли нужно было вообще замечать! Я весь словно бы светился какой-то очень искренней, ребяческой радостью, и постепенно, по-моему, умудрился даже Еву ею заразить – во всяком случае, свою мертвую хватку на моих щупальцах она немного ослабила, и сквозь глухую пелену ужаса я услышал… что-то, похожее на радостный восторг, охвативший все ее существо. Видимо, ей начала нравиться наша прогулка, этот безумный, беспредельный бег, лишенный понятий о времени и пространстве, эта возможность преодолевать любые расстояния в погоне за дикой скоростью и ветром, свистящим в ушах… И когда она счастливо засмеялась, сидя у меня на спине – я ответил ей долгим, ликующим ревом, прежде чем, рывком подобрав под себя задние лапы, одним грациозным прыжком перелетел через толстенный ствол упавшего дерева. Мое тело подчинялось мне так свободно, так просто, что я искренне верил – я и в самом деле сейчас взлечу!
Я был горд и бесстрашен, я был черным охотником в самом расцвете сил, величайшим из хищников этого леса – так что же могло меня остановить?!
Как оказалось – была и такая сила…
И хоть сначала я не обратил ни малейшего внимания на странный треск где-то в гуще ветвей – не до того мне было! – но испуганный вскрик Евы заставил меня частично протрезветь, и, резко бросившись в сторону, я едва избежал чего-то яркого, сверкающего, едва не разорвавшегося прямо у меня под лапами.
«Беги отсюда! – надрываясь, кричала Ева, - Быстрее!»
«Бежать? – моему возмущению не было предела, - Да от кого, от этих букашек?! Не смеши меня, Ева! Я только начал веселиться…»
«Ты не понимаешь…» - в ее голосе послышались панические нотки, однако я лишь расхохотался в ответ, с ревом бросившись на врагов. Мои когти развернулись четырьмя смертоносными веерами, каждый из которых был способен вмять в землю даже шестинога – чего уж говорить о пяти маленьких букашках, что едва могли дотянуться до моей пасти?! Тогда я решил просто поиграть с ними, и… Ох, Мать, почему ты меня не остановила? Почему вовремя не дала понять, что слабое существо – не всегда беспомощное?! Почему?!! Их оружие было бессильно против моего панциря, и я, хохоча во все горло, метался среди них, точно безумец, опьяненный собственной силой, и сперва я даже не обратил внимание на очередную черную осу, пролетевшую мимо моего уха… как всего через доли мгновения в моей груди словно бы что-то разорвалось, и, отчаянно закричав от дикой боли, я неуклюже рухнул на бок… лишь потом осознав, что эта боль – не моя. Но, скажу вам честно – легче мне от этого не стало!
«Ева! – закричал я, бросившись к окровавленной девушке, - Ева, ответь мне! Ева!» - но ее бледное голубоватое лицо оставалось неподвижным, и лишь на шее слабенько пульсировала тонкая жилка… Ее сердце все еще билось. И с каждым своим толчком оно, само того не желая, выбрасывало из тела очередной пульсирующий ручеек крови… Ее собственное сердце убивало ее! Мой громогласный рев, эхом прокатившийся по всему лесу, и тот не смог выразить весь тот невозможный ужас, охвативший мою душу, но, по крайней мере, он более или менее вернул мне рассудок – и я-таки услышал противный скрежет на своем панцире, после чего, наконец, увидел и их – четырех маленьких бледнокожих существ, что застыли неподалеку. Совсем крохотные, почти миниатюрные… букашки по сравнению с моим бронированным телом…
Но они убили Еву.
Убили Еву.
УБИЛИ ЕВУ!
Все пластинки моей брони поднялись дыбом, придав мне еще более свире-пый вид, и, привстав на задних лапах, я с низким рычанием бросился на своих врагов. Они тут же бросились врассыпную, но меня это никак не смутило. Шестиноги, когда я на них охотился, вели себя точно так же. Целые рои маленьких черных ос, вырывавшихся из их палок, соскальзывали по моей броне, оставляя на ней лишь тонкие беловатые полосы, а я их даже не замечал, зная лишь то, что одна из этих ос отняла у меня друга… И тот из бледнокожих, что попался мне первым, был ничуть не лучше и не хуже остальным – просто его смерть дала остальным лишние несколько мгновений жизни. Я не собирался их отпускать, и, ревя, точно безумный, рвал этого несчастного на кусочки… как-то совершенно забыв про остальных. И, пожалуй, это была главная моя ошибка. Я допустил то, на что может нарваться только молодой и бестолковый зверь – позволил себе недооценить противника, за что страшно поплатился. Двуногие не дремали… И когда что-то маленькое, но злое разорвалось прямо под моим брюхом – я даже не сразу услышал взрыв. А уж тем более – не сразу почувствовал боль… Острые, как чьи-то кровожадные клыки, осколки вонзились мне в живот, едва-едва прикрытый броней, и через несколько мгновений я закричал в голос, чувствуя, как раскаленные когти вонзаются в мою плоть, разрывая ее на части. На несколько мгновений я перестал видеть, слышать… я даже забыл, кто я такой, и успел лишь почувствовать лишь гулкую дрожь земли, когда рухнул на бок. Больно не было. Страшно, как ни странно, тоже. Признаться честно, я и сам не понял, что же со мной произошло… Я просто лежал, молча и неподвижно, не в силах не то, что встать – даже поднять глаза. Ужасное чувство. Я как будто умер, но душа моя никак не могла с этим смириться, и трепетала где-то рядом с телом, подобно огоньку, вот-вот готовому погаснуть. Я даже не сразу понял, что ко мне кто-то приближается…
Мне в голову ткнулась какая-то черная палка, несколько раз постучавшая по бессильно оскаленным зубам… Ничего не почувствовал, хотя услышал. Это хорошо – значит, мои чувства еще не полностью мне изменили. С трудом разобрал голоса двуногих – впрочем, ничуть не более осмысленные, чем крики прыгунов или шелест ветра. Что-то дергает меня за голову. Слабенько, но чувствую. А потом еще раз. И еще. Бледнокожие смеются. Противный все-таки у них хохот. Совсем не похожий на смех Евы. В глубине души вновь шевельнулся гнев, но зарычать не сумел. По одной из затылочных пластин что-то скребнуло, потом ударило. Снова не почувствовал. По идее, я должен был вопить от боли… Треск – и пластина осталась в руках у двуногого… зачем она ему?! А, впрочем, какая разница… По щеке, пульсируя, побежала липкая струйка, затекшая мне в уголок пасти, и на своем языке я ощутил солоноватый привкус крови. Забавно… Меня ранили, и кто – эти слабенькие, тщедушные твари, мне на один зубок! Смешно, правда? Да я бы и сам засмеялся… если б сумел, конечно. А тогда все, что мне удалось – это устало прикрыть глаза, чтобы не видеть четырех двуногих козявок, спокойно уходящих вглубь леса. Четырех. Не пятерых. Пятый так и остался рядом со мной, отравляя воздух кисловатой вонью своих распоротых кишок, и, признаться честно, только этот смрад и помешал мне раствориться в благословенном мраке небытия. Он никак не давал мне расслабиться, точно надоедливый москит, пищащий над ухом, и… трудно признавать, но, наверное, именно этот дохлый бледнокожий и не дал мне умереть в тот далекий день. Дал время, чтобы выжить. Но когда над моей головой оглушительно загрохотали гигантские металлические крылья какой-то чудовищной птицы – я уже тихо плыл где-то на границе жизни и смерти, готовясь расстаться со своим бренным телом, даже не почувствовав, как к моему боку привалилось чье-то удивительно теплое, легкое тельце… а потому, естественно, не был готов к тому, что меня буквально оглушит пронзительнейший визг, рядом с которым крики перепуганных жалохвостов казались мелодичными песнопениями!.. С трудом разлепив тяжеленные веки, я все-таки сумел кое-как разглядеть… сперва я подумал – Ева! – но потом понял, что ошибся. Эти были другие… Замерев по краям поляны, они смотрели на меня совершенно круглыми глазами, и мне осталось лишь натужно фыркнуть, прежде чем у меня закончились те жалкие крохи силы, что еще были в моем теле, и я не уронил голову обратно на землю. Я ведь так устал…
Сердце все еще натужно билось, но вскоре оно должно было затихнуть, и больше я не собирался противиться смерти. Голоса двуногих становились все тише и тише, словно тонули в густом тумане, но мне уже было все равно. Я даже не особо почувствовал, когда до моего тела вновь дотронулась дрожащая синяя рука… Наверное, надо было рявкнуть на них, чтобы не лезли, но тогда я об этом не подумал, а там уже и не заметил, как они облепили меня, точно муравьи. Их счастье, что я уже не мог сопротивляться! Впрочем, мое мнение эту компанию, судя по всему, волновало меньше всего, ибо между ними уже разгорелся какой-то нешуточный спор. И глупо было бы задавать вопрос, что именно являлось его предметом… Что-то острое кольнуло меня в шею, чуть пониже пластин брони, но я даже не поморщился, только-только успев удивиться отсутствию боли, как вообще потерял способность ясно мыслить, и, глубоко вздохнув, наконец отпустил свой разум, полностью уверенный, что больше проснуться мне уже не суждено. Прости меня, Нера’нак… и прощай. Прости, Ева… и снова здравствуй…
* * * * *
Чувствуя, что вот-вот не выдержу, я невольно прервал повествование, запрокинув голову к небесам и несколько раз глубоко вздохнув, чтобы восстановить порядок в голове. Котята ждали меня, затаив дыхание, и, невольно усмехнувшись, я чуть коснулся одним из когтей застарелого рубца на голове:
«А вы думали, я просто так эту пластину потерял?»
Детишки тут же переглянулись, и я чуть не расхохотался, «услышав», как они поспешно заталкивают все свои предположения относительно увечья любимого дедушки куда подальше. Изобретательные малыши…
«Впрочем, - мой тон стал серьезнее, и они тут же утихомирились, - как видите, я все еще сижу перед вами, а значит, все мои прощания с этим миром были малость… преждевременными. И, очнувшись, я увидел перед собой отнюдь не Великую Мать, а тусклое солнце, чьи лучи с трудом просачивались сквозь густые серые тучи, бросая на меня сетчатую тень… Я оказался в плену у бледнокожих двуногих, в самом сердце их гнездовья, и, скажу вам честно, котятки – хуже места я не видел за всю свою жизнь! Они не просто не подчинялись законам природы – они самым наглым образом игнорировали ее законы, позволяя себе идти своим собственным, ни на что не похожим путем, и каждое мгновение, что я провел там, я невольно сжимался от ужаса, ожидая очередного удара, очередного зловещего чуда, что не поддавалось ни описанию, ни пониманию…»
* * * * *
Хохоча во все горло, двуногий отшатнулся прочь, но меня это не остановило – свирепо рыча, я всей грудью врезался в решетку, уже с готовностью приняв на себя всю страшную мощь прирученной молнии, чей разряд пронизал меня до кончика хвоста. Все мои пластинки поднялись дыбом, в уголках пасти показалась пена, и, ревя, как обезумевший двурог, я принялся что есть силы молотить лапами по решетке, стараясь во что бы то ни стало добраться до своих врагов. Удары молнии, спрятанной в холодном металле решетки, сыпались один за другим, но мне уже было все равно – во что бы то ни стало, я всеми фибрами своей души желал выбраться наружу и разорвать этих проклятых бледнокожих, что уже мало что не по земле катались, глядя на мои бесплодные попытки. Мой рев сорвался на дикий вой, и, совершенно обезумев от злости, я вцепился зубами в решетку… Стоит ли говорить, что они только этого и дожидались? Во всяком случае, тот мощнейший удар, который пронзил мой череп, вряд ли можно назвать случайностью. На несколько мгновений я совершенно выпал из реальности и, наверное, потерял сознание – ибо, когда я вновь осознал себя, то уже лежал на полу, сотрясаемый жестоким ознобом. Мои лапы подергивались в каком-то ненормальном ритме, из дыхал сочилась кровь, а в ушах стоял ужасающий звон – но, все же я был еще жив. А, с трудом подняв голову, увидел и причину – на редкость жирную за… гм, ну ладно. Вы поняли. Это был один из тех двуногих, что притащил меня сюда, и, судя по его упертым в бока рукам, намерения у него были самые решительные. Во всяком случае, Ева всегда принимала эту позу, когда хотела на чем-то настоять... Я бы хотел разозлиться, честно. Но не сумел. И потому был вынуж-ден молча слушать ругань двуногих – в том, что это ругань, я даже не сомневался. Их голоса отдавались у меня в голове, порождая дикую, пульсирующую боль, что накатывалась волнами, в такт ударам сердца, заставляя сознание плыть где-то на самой границе между забвением и явью. «Глупо, - помнится, подумал я, - Так ведь и умереть недолго». А ведь я не хочу умирать. Я хочу сперва выбраться отсюда. Вернуться назад, в лес. А еще – отомстить за смерть Евы. Убить тех ублюдков, что отняли ее у меня. Всех. Одного я уже отправил в небытие, остались еще трое. И они тоже умрут. Я не знаю, который из них отнял ее у меня, но мне все равно – они все поплатятся за содеянное. Я заставлю их страдать. Всех их! Вот только… дайте выбраться из этой клетки…
До моего носа что-то слегка дотронулось, и, поморщившись, я с трудом приоткрыл один глаз. Мой спаситель – или, если уж быть точнее, тюремщик – стоял всего в двух шагах, и его холодные глаза беспристрастно изучали мою потрепанную тушку. Убедившись, что я более или менее в порядке, он, что-то проворчав сквозь зубы, отставил в сторону длинную палку, на которой мне обычно просовывали пищу, и зашагал прочь, сунув руки в складки своей мешковатой одежды. Его совершенно лысый череп тускло сверкал в призрачном свете солнца, затянутого мутной пеленой, и, судя по совершенно красной коже, настроение у него сегодня было донельзя отвратное. По крайней мере, он не стал срывать его на мне – порой бывало и такое… Ибо, насколько я понял, во всей этой проклятой дыре не было ни единой живой души, которую хоть мало интересовала моя жизнь. Для этих бледнокожих я был всего лишь игрушкой, домашним животным, предметом для исследований, а не живым, мыслящим и чувствующим существом, и даже те редкие искры сочувствия, что я порой замечал в их глазах, скорее были игрой моего воображения, чем настоящими чувствами этих удивительно скрытных и холодных существ. Они сохраняли мне жизнь только до тех пор, пока я был им нужен, а потом… Что «потом» - пока что я предпочитал не думать, и, прикрыв глаза, я наконец позволил своему разуму провалиться в дремоту. Впрочем, я и не надеялся, что мне дадут спокойно поспать, а потому не особо удивился, когда мне в нос снова ткнулась та самая идиотская палка. Свирепо рыкнув сквозь зубы, я попытался отпихнуть ее лапой, но она никак не убиралась, а я, увы, все же не был покрыт броней от головы до хвоста, поэтому, в конце концов, мне пришлось взять себя в лапы и разлепить горящие от усталости глаза. Небо было темным, значит, уже стояла глубокая ночь, и прямо над моей головой висел иссиня-голубоватый Ночной Великан, на фоне которого ярко выделялись две угольно-черные фигуры, склонившиеся над моей клеткой.
Намного более рослые, чем любой известный мне бледнокожий.
Опять они… Мне осталось лишь устало поморщиться. Ну почему они не оставят меня в покое? Я ведь знаю, что вы – не Ева, так какого демона вы продолжаете меня мучить?! Мое горло задрожало от едва сдерживаемого рычания, но, раньше, чем я сумел взреветь в полный голос, один из пришедших бросился вперед, откидывая с головы капюшон плаща, и в призрачном ночном свете я тут же разглядел знакомые косички с вплетенными в них бусинами – и огромные золотые глаза, никак не могущие принадлежать подделке.
Нера’нак!
Первой моей реакцией была безумная радость. Она пришла! Пришла сюда, за мной! Вперемешку с этим я чувствовал страх («Ее же поймают!») и даже ярость («Да о чем она только думала?!»), но потом все прежние эмоции накрыла волна дикого отчаяния, и счастливое мурлыканье, уже рвущееся из моего горла, сменилось жалобным поскуливанием, когда я, словно врезавшись в стену, застыл на месте, глядя на свою подругу полным боли и тоски взглядом. Зачем ты пришла? Зачем ты снова напомнила мне о ней?! Мои лапы задрожали, словно от озноба, и губы жалко сморщились, но, прежде, чем я успел разразиться воем, Нера’нак, просунув свою изящную руку между прутьями решетки, схватила меня за одно из щупалец и, присоединив к своей косе, громко выпалила:
«Эуа жива!»
«Ч… что?..»
«Я знаю, в это трудно поверить, но она жива! – узкая ладонь крепко обхватила мое щупальце, хотя я и не собирался его отдергивать, - Поверь мне».
«Но я же видел! Видел, как они ее убили!»
«Ты видел, как убили ее тело, а не ее душу, - горящие глаза Нера'нак бук-вально прожгли меня насквозь, и она наклонилась еще ближе, - Эуа… она не такая, как ты или я. Она – ходящая во сне. Это… это сложно объяснить, но пойми вот что: она не умерла в тот день. Ее душа всего лишь отлетела к своему настоящему телу, и сейчас она находится здесь, в этом самом лагере…»
«Здесь?! – я с трудом удержался от того, чтобы зареветь в полный голос, хотя горло сжало не на шутку, - Но тогда почему она не пришла ко мне? Не сказала, что жива? Почему она меня бросила, Нера'нак?! Почему?!!»
«Успокойся, - тонкие пальцы девушки с довольно-таки острыми ноготками так и впились мне в щупальце, - Все совсем не так просто, как тебе кажется. Эуа… серьезно больна, и сейчас она находится на грани жизни и смерти. Вот почему она не смогла к тебе прийти. Она… просто не может ходить. Вот почему она так долго оставалась в своем новом теле – только так она могла оттягивать смерть, но теперь…»
«Так неужели ничего нельзя сделать?! – мой хвост резко ударил по земле, взметнув облачко пыли, - Нера'нак, не говори так! Не говори, что все потеряно! Я… я просто не переживу, если потеряю ее снова!»
«Я знаю. И… мне кажется, что ты можешь нам помочь ее спасти».
«Как? Я же не целитель…»
«Но ты ее любишь, а это уже немало, - она ласково провела рукой по моему щупальцу, - Ибо даже самые лучшие целители вряд ли сейчас нам помогут. Я… я обратилась за помощью к нашей Цахик, Матери Клана, и она согласилась провести для Эуы обряд передачи сознания».
«Передачи сознания?»
«Да. Мы успели забрать тело Эуы до того, как его наши Люди с Небес, и наши целители вылечили его, так что сейчас оно почти в порядке, но обряд нужно провести как можно скорее – мы не уверены, что сможем достаточно долго кормить это тело, ведь оно совершенно беспомощно… - она глубоко вздохнула, после чего продолжила, - Для проведения обряда нам нужно и настоящее тело Эуы, что находится здесь, в этом лагере».
«Так чем же я могу помочь? Перенести ее? Но я же в клетке…»
«Мы вытащим тебя», - Нера'нак оглянулась на своего спутника, и я впервые обратил на него внимание. Все это время он стоял молча, внимательно оглядываясь по сторонам, и сперва я решил, что это сородич Нера'нак, но оказалось, что я снова ошибся – это был «ходящий во сне». Довольно рослый и широкоплечий, рядом с тоненькой девушкой он выглядел великаном, хотя не сказать, чтобы был так уж стар – во всяком случае, морщин на его лице не было. А лицо-то знакомое, мелькало уже где-то, хотя я сейчас и не вспомню, где. Во всяком случае, это, по-моему, не один из тех, кто притащил меня сюда, а значит, я не буду его ненавидеть… пока. Словно почувствовав мой взгляд, сноходец, чуть заметно вздрогнув, посмотрел мне прямо в глаза. Он был очень похож на Еву, хотя и не такой красивый, как она, с более резкими чертами, что придавало его лицу несколько хищное выражение. Некоторое время мы с ним молча разглядывали друг друга, словно проверяя на прочность, и он выказал мне свое уважение, первым отведя глаза.
«Это Цон, брат Эуы, - представила его Нера'нак, - Как и его сестра, он – друг Народа и всего нашего мира. Ты можешь ему доверять».
Я ничего не ответил, продолжая пристально смотреть на этого парня, после чего, согнув второе щупальце, протянул его вперед. Цон взглянул на Нера'нак, и та ободряюще ему улыбнулась, так что, не поведя бровью, юноша перехватил свою косу и присоединил ее ко мне.
«Нера'нак сказала, что ты можешь нам помочь, - сказал я, как только контакт установился, - Это правда?»
«Да, - голос у него был хриплый и намного более взрослый, чем я ожидал, - Правда. Ева – моя единственная сестра, и я готов заключить сделку хоть с самим дьяволом, если только он поможет мне ее спасти!»
«Ну, я не знаю, конечно, кто такой этот ваш дьявол, но сомневаюсь, что он может быть страшнее черного охотника! – я невольно усмехнулся, после чего добавил уже серьезнее, - Я тебе верю, брат Евы. И я помогу спасти твою сестру».
«Не помог бы – и я бы пальцем не пошевелил, чтобы вытащить твою задницу из-за решетки, - голос юноши стал жестче, в нем появились холодные нотки, - Я не так добр, как моя сестра. И мне плевать, кто ты – если Ева погибнет, то я лично перережу тебе горло, ты понял?!»
«Цон!..»
«Нет, Нера'нак, твой друг прав. Я бы и сам поступил бы точно так же, если бы речь зашла о родной крови… Да что там – «если бы» – я именно так и поступлю! Так что, - мои губы изогнула нехорошая ухмылка, - можешь не волноваться, Цон – я не отступлю. И сделаю все возможное, чтобы спасти Еву!»
«Тогда слушай внимательно и мотай себе… в общем, запоминай: Ева сейчас находится на другом конце лагеря, в медицинском центре, и состояние ее ухудшается с каждой минутой, поэтому нам нужно действовать быстро».
«Сегодня?»
«Было бы здорово, но – не получится. Проклятая планета не даст нам уйти незамеченными! – он кивнул на Ночного Великана, - Но завтра ночью будет облачно, так что готовься. Я приду за тобой после заката».
«А я буду ждать вас в лесу, - добавила Нера'нак, - И молиться, чтобы с вами было все хорошо…»
«Но теперь тебе лучше уйти, - заметил Цон, зачем-то посмотрев на руку, на которой блестела какая-то металлическая штуковина, - Скоро полночь, начнется обход стражи, и будет не очень-то хорошо, если тебя заметят. Хоть они и в жизни не отличат аватара от На'Ви, девушка в одной набедренной повязке даже у них должна вызвать определенные подозрения!»
«Пусть они сначала меня поймают! – фыркнула девушка, - Завтра».
«Завтра», - кивнул Цон.
«Завтра, - эхом повторил я, - Береги себя, Нера'нак».
«Ты тоже», - она ласково погладила мое щупальце кончиками пальцев, после чего они с Цоном почти одновременно отсоединили свои косы и, вскочив на ноги, бросились бежать. Как раз вовремя – я уже слышал постепенно приближающиеся шаги охранника, и только успел принять расслабленную позу, как мне на морду упал яркий луч светильника. Было неприятно, но я уже привык к этому, и не сделал ни единого движения, спокойно лежа на своем месте. Нельзя, чтобы он что-то заподозрил, нельзя, чтобы он что-то заподозрил! Я повторял это про себя, как молитву, буквально впечатавшись в землю, пока яркий луч скользил по моему телу, словно надеясь выпытать у меня мою тайну… как вдруг откуда-то с окраины лагеря донесся какой-то странный звук – как будто на землю уронили огромное полое бревно – и мое сердце просто провалилось в пятки: заметил!..
Дальше я уже почти не думал, а просто бросился на решетку всем своим телом. Расстояние между прутьями было столь невелико, что я не мог даже лапу просунуть между ними, но меня это волновало в последнюю очередь – рыча, точно вырвавшийся на свободу демон, я со всей своей яростью, раз за разом бросался вперед, заставляя всю клетку сотрясаться до самой вершины. Скрытая молния пронзала мои мышцы и ослепляла болью, к тому же, таким образом я заработал, по меньшей мере, с десяток огромных синяков, но своей цели все же добился – охранник, мгновенно позабыв о каких-то там подозрительных шумах, сперва так и шарахнулся прочь, почти тут же споткнувшись и едва – ах, жаль! – не рухнув аккурат на задницу. Некоторое время он просто смотрел на меня, вылупив глаза и разинув рот, после чего, заорав, как недорезанный, рванулся прочь. Я даже не знал, что двуногие могут бегать настолько быстро – через пару мгновений он уже скрылся в темноте, оставив свое ручное солнце лежать на земле, и, удовлетворенно фыркнув, я тут же повернулся к надоедливому светилу задом, не без удовлетворения плюхнувшись на землю. К тому времени, как спугнутый мной охранник вернулся, я уже вполне естественно изображал сладкий сон, и потому едва сдержался, чтобы не захохотать, когда услышал непонятную, но от этого не менее отборную ругань, какой наградили мокрого от холодного пота товарища приведенные им соплеменники! Судя по паре глухих ударов, исключительно испугом он не отделался, после чего вся компания, наконец-то забрав свой светильник, убралась прочь, наконец-то оставив меня в покое. Я лишь хмыкнул себе под нос, блаженно потянувшись передними лапами. Да… если все пройдет хорошо, может быть, следующей ночью я уже увижу Еву. Полной грудью вдохну свежий лесной воздух и пробегусь по росистой траве… Я знаю это. А пока мне остается только ждать. Ждать. И просто верить.
Надо сказать, ни один день в моей жизни не тянулся так долго, как тот, что наступил за той ночью. Небо было плотно затянуто низкими серыми тучами, не пропускающими к земле ни единого лучика солнца, и даже грохот металлических крыльев казался каким-то приглушенным, словно и его сдерживал густой молочный туман, расстелившийся по всему лагерю, так что мне осталось лишь валяться весь день, недовольно ежась от холодной сырости, каплями оседающей на моей шкуре. Двуногие казались лишь смутными тенями, мелькающими в тумане, и я лениво провожал их глазами. Один раз я даже готов был поклясться, что увидел Цона – или, по крайней мере, кого-то очень сильно на него похожего – но, даже если это был он, он просто прошел мимо, не обратив на меня внимания, и, поддержав игру, я зевнул в ответ, тяжело лязгнув зубами. В самом деле – сейчас не до нежностей… Нужно дождаться заката, попутно не околев – ибо только-только затянувшиеся раны у меня на животе то и дело напоминали о своем существовании, простреливая мышцы и заставляя недовольно морщиться от боли. Ну, если только это еще и помешает мне бежать!.. Недовольно рыкнув – проходивший неподалеку бледнокожий, мало что не подпрыгнув, так и припустил прочь – я начал устраиваться на полу, собираясь вздремнуть… как вдруг до моих ушей донесся странно знакомый звук…
«Нет, - простонал я, - Нет! Только не сегодня!»
Вот только моим мнением хоть одна живая душа интересовалась?..
Тупо заныла исколотая кожа под передней лопаткой, памятуя о десятке игл, уже вонзившихся в нее, и, тревожно зашуршав, щитки на моей голове сами собой поднялись дыбом – свирепо зарычав, я бросился прямо на решетку, надеясь отпугнуть ненавистных мучителей в сторону, вот только не тут-то было – у этих ребят нервы были даже крепче, чем у охранников, и один из них, как ни в чем не бывало, вскинул к плечу до боли знакомую мне черную палку. Мой рев превратился в жуткий стон, и, оттолкнувшись всеми шестью лапами, я спиной вперед метнулся к ограждению… вовремя. Острая игла лишь беспомощно щелкнула по прочной броне на моем хребте, и, торжествующе зарычав, я заметался из стороны в сторону, не давая своим врагам прицелиться. Клетка была относительно невелика, но, учитывая, что почти все мое тело было покрыто панцирем, вероятность промаха была более чем велика. Я не дам вам… Я не позволю! Только не сегодня! Я не буду лежать перед вами, беспомощный и бессильный, пока в мое тело будут втыкаться толстенные иглы, и странные штуковины, перемигивающиеся мириадами огоньков, будут оглушать меня своим пронзительным писком, проникающим в самые недра черепа и отдающимся там тысячью отголосков! Сегодня я не могу просто так сдаться, не могу лежать до самого утра, не в силах даже пошеве-литься – не могу! Долгий, трубный рев вырвался из моей глотки, и, извернувшись всем туловищем, я тараном рванулся вперед, готовый даже собственной башкой пробить дыру в этой проклятой решетке… как вдруг у самых моих лап о пол клетки ударила черная оса, с пронзительным визгом отскочившая в сторону, и я невольно шарахнулся назад… этого оказалось достаточно. В следующее мгновение наполненный прозрачной жидкостью дротик уже вонзился мне в край одного из дыхал, и тут же впрыснул свое содержимое в кровь. Некоторое время я еще мог простоять, но потом силы меня окончательно оставили, из лап словно бы исчезли все кости, и, покачнувшись, я тяжело рухнул на землю. Тело словно бы отнялось – я даже не чувствовал своих лап, так что, когда рядом со мной на одно колено опустился высокий бледнокожий, тот самый, что стрелял в меня… я смог лишь устало вздохнуть, закрывая глаза. Цон. Думал, я тебя не узнаю?..
Предатель…
…Острая боль, ворвавшаяся мне в мозг, разбудила меня от черного небытия, и, совершив титаническое усилие, я все же сумел открыть один глаз. В голове гудело, во все тело словно воды накачали, и вообще – чувствовал я себя крайне отвратно, но, по крайней мере, через несколько мгновений зрение ко мне вернулось, и я сумел разглядеть склонившегося надо мной Цона, уже – в своем синекожем обличье, что сжимал в руках пустую трубочку с огромной иглой на конце. Память тут же услужливо подсунула мне образ высокого худощавого бледнокожего, спокойно убирающего в чехол на поясе свое оружие… врага, что подошел ко мне на расстояние локтя – а я даже не сумел до него дотянуться… и… и… Мои глаза на мгновение прикрылись… а потом я резко дернул передней лапой, зацепив двуного под коленями и без малейшего труда повалив его на землю. Думаю, он не ожидал этой атаки, но, как ни странно, ничуть не запаниковал – ибо, когда я навис над ним с оскаленными клыками, меня встретил все тот же холодный и невозмутимый взгляд золотистых глаз. Некоторое время я внимательно смотрел на него, после чего одно из моих щупалец медленно прикоснулось к его косе…
«Надеюсь, ты объяснишься».
«Разумеется. Но сперва не будешь ли ты так любезен слезть с меня?»
«Нет. Сначала скажи мне, что тут происходит!»
«А разве не понятно? – кажется, он искренне удивился, - Я выполняю свою часть сделки – вытаскиваю тебя».
«Но… ты же сказал – после заката!»
«Время пришлось перенести, - его глаза прищурились, - Еве становится все хуже, и я уже не уверен, что у нее останется достаточно сил… Мы должны как можно быстрее доставить ее к Колодцу Душ, понял?»
«А где она?»
«Неподалеку отсюда, - я все-таки убрал лапу, позволив ему встать на ноги, - Отсюда нам будет проще добраться до окраины лагеря».
«Но как же…»
«Не волнуйся, я об этом позабочусь. В медицинский центр я тебя не протащу – только слепой идиот не заметит крадущегося по лагерю танатора – так что жди меня здесь. Я принесу Еву».
«А что потом?»
«А потом нам придется пробиваться к лесу, - хмыкнул Цон, - Но запомни одно, - он перехватил мое щупальце, после чего медленно приблизил лицо к самым моим глазам, - Что бы ни случилось, как только Ева окажется у тебя – беги в лес, и не оглядывайся, понял?! Ты должен спасти мою сестру. Остальное неважно».
«Цон…»
«Все, хватит болтать, пора за работу, - резко оборвал он меня, - У Евы не так много времени, чтобы тратить его впустую», - и, грубовато разорвав связь, он, пару раз тыкнув пальцем в стену – чудак! – заставил часть ее просто отъехать в сторону (честно говоря, от этого зрелища у меня чуть глаза на лоб не полезли), после чего, осторожно выглянув наружу, припустил прочь, мгновенно исчезнув в тумане. Мне осталось лишь покачать головой. Дела! Меня затащили в полутемную пещерку, освещенную лишь слабым огоньком под потолком, после чего заперли здесь и велели просто ждать. Чего ж тут непонятного…
Продолжение следует...
Наверх
Цитата
У неё есть "замечательные", "суперские", "Отличные" и "восхитительные".
А тут ещё такой динамичный, захватывающий сюжет! так что если тебе что-то и кидать - то что-то вкусное 
